Стерва
Шрифт:
Агнес безумно удивилась, что я залетела от Бута, как она сказала мне, пока мы ехали в Палм-Бей.
«Никогда бы не подумала, что ты станешь спать с таким бородатым и неухоженным», – скривив лицо, сказала она. – «Я думала, вы просто дружите».
Ну, скажем так, взгляды на мужчин у нас разительно отличаются.
Может, если я буду убеждать других, что это ребенок Бута, сама поверю в это?
– Мисс Саманта Луиза Хоггарт? – зовет медсестра, приоткрыв дверь кабинета.
Я подрываюсь с места, ощущая волнение во всем теле. Меня пробирает дрожь, и через уверенность в правильном решении пробиваются сомнения. В этом виновата только сестра.
«Ты подумай, а вдруг, больше не сможешь иметь детей…»
«Ты
«Этот малыш хочет жить, он не виноват, что ты забыла выпить таблетку и трахалась баз защиты!»
Я отгоняю лишние мысли от себя. Они, как тучи заслонили ясное небо, подобно моему скорому безоблачному будущему. Без. Этого. Ребенка.
Врач – немолодая женщина со светлыми волосами, подрезанными под каре, – безумно напоминает мне нашу с Агнес мать. Но я просто стараюсь не смотреть на нее, когда она, изучая мою карточку, задает вопросы. Отвечаю быстро, не пускаясь в объяснения, и смотрю на свои пальцы, которые действительно дрожат.
Почему-то представляется, что моя мать будет делать мне аборт. Эта женщина, правда, в отличие от той, что родила меня, носит очки, но они достаточно похожи, чтобы очки могли мне как-то помочь.
Через минут пятнадцать начинается подготовка к операции. Я переодеваюсь в медицинскую сорочку, залезаю, как и велено, на высокое кресло, расставляю широко ноги. А впереди врач и ее ассистентка, которой первая отдает поручения. В скором времени мое волнение только усиливается. Все необходимое сделано, я вытерпела укол, глядя, как ассистент подготавливает все необходимые хирургически инструменты.
Эта женщина, безумно напоминающая мою ненавистную мне мать, склоняется вниз, чтобы определить величину и положение матки. Насколько я все правильно поняла, у меня еще тот срок, когда можно провести мини-аборт. То есть, в матку будет вводиться специальная труба, название которой я не запомнила. Эта труба каким-то образом, под воздействием давления, буквально разорвет ребенка на маленькие части…
– Пождите! – так резко ору я, что врач (черт, так и не вспомнить ее имя и не разглядеть на бейдже!) роняет от испуга ту самую трубку, которую собиралась вставлять в меня.
Конечно, я чувствую дискомфорт, ведь с моим влагалищем работали, прежде чем собирались убить ребенка.
– Подождите! – снова кричу я, ощущая, как лоб покрылся капельками пота. – Не делайте этого!
Женщина, сдвинув брови, смотрит на меня странным взглядом, будто не понимает.
– Не смейте мне ничего вкалывать, – приказываю, кружа пальцем в воздухе. – Я вменяемая! Я вменяемая! Я просто… передумала, – говорю, заикаясь, и тычу рукой на ее рабочий стол. – Дайте мне мой телефон.
Подойдя ближе, вызывая во мне новый приступ паники, женщина спрашивает:
– С вами все в порядке? Вам просто страшно? Я могу вновь позвать анестезиолога.
Сердце подпрыгивает, намереваясь выпрыгнуть через горло.
– Неет! Сказала же! – уже вовсю горланю. – Дайте мне мой телефон! Он в моей сумке.
Глядя, по-прежнему, на меня, гинеколог косится в сторону, на своего ассистента.
– Кира, подай пациентке сумку.
– Быстро! – подсказываю я, дыша глубоко и быстро.
Здесь должен быть Джереми. Он бы меня спас!
Выхватив сумку с длинным ремнем из рук настороженной ассистентки, я достаю из заднего кармана смартфон и бросаю ее, отделанную черной тканью, на кафельный пол.
– Агнес? – отчаянно молю, проливая слезы, когда на том конце поднимают трубку, – наконец-то, весь мой страх и отчаяние смогли найти себе выход. Слышен обеспокоенный голос сестры. – Агнес, скорее забери меня отсюда. Пожалуйста, скорее.
Мне кажется, что эти двое, как в дешевом фильме ужасов, схватят меня, избавят от ребенка, а потом убьют. И этот проклятый взгляд врача – точь-в-точь, как у матери.
– Что
Я слышу, как захлопывается дверь машины. Она уже едет. Моя сестренка едет… Но ответить я ей не могу. Хочу, но не могу. Телефон падает из рук, а глаза, как я ни стараюсь держать их открытыми, сами собой закрываются…
ГЛАВА
5
Джереми
Полгода спустя
Что бы кто ни говорил, а зимы в Мадриде холодные. Во Флориде февраль мягкий, а здесь выпал снег и температура до пяти градусов тепла, хотя вчера вся предыдущая неделя была более-менее нормальной в плане погоды. Я закутываюсь в теплый воротник пальто, натягиваю шарф на нос, абсолютно не готовый к такому холоду, ведь с чем я встречался в своем штате – так это с ураганами, но не со снегопадом.
– Doble espresso sin az'ucar. Todo bien? (пер. с исп. – Двойной эспрессо без сахара. Все правильно?) – девушка в зеленой бейсболке с эмблемой кафе протягивает мне бумажный стаканчик.
Я, улыбаясь, беру его и расплачиваюсь.
– S'i, todo bien. Gracias. (пер. с исп. – Да, все правильно. Спасибо)
Она, смуглая маленькая и красивая, улыбается в ответ, а потом спрашивает на беглом испанском у следующего клиента, что тот желает. Выйдя из кофейни «Уютный уголок», я придерживая вязанный коричневый шарф у горла, отпиваю из стаканчика горячий напиток, который вмиг согревает. Вставляю в уши снова наушники, из айпода звучит мелодичная песня местной популярной группы Dvicio. Слова исполнителей уносят меня далеко, хоть я и шагаю по заснеженным улицам, но представляю то, что стою рядом с ней у моего старого пикапа, и целую ее сладкие губы. Однозначно такая грустная атмосферная музыка помогает страдать, однако мне не нужны тоскливые слова, чтобы соскучиться по девушке, которую я люблю. По девушке, которая преспокойно обо мне забыла, не ответив ни на одно мое письмо. Я так и не решился приехать домой, встретиться с ней. Я решил остаться здесь, не знаю, на сколько. На некоторое время, пока боль все еще очень живая. Пока Саманта все еще течет в моих венах, я не смогу вернуться туда, где нас связывает столько воспоминаний. Здесь, в Мадриде, я часто отвлекаюсь от своих дел, оставляя на добросовестного руководителя Энджи часть своих обязанностей, и отдаюсь развлечениям. Энджи думает, что у меня какие-то неприятности, а сам я езжу к морю, чтобы побыть один, подумать. Но в действительности я пускаюсь в разгул, целуя женщин, что не вызывают во мне ничего, кроме страсти, надеясь, что в клубе ли, в кино ли, на улице ли найду взглядом ту, способную помочь мне забыть карие глаза, полные жизни и самоотверженности.
«Может быть, это расстояние, которое заставляет меня думать о тебе,
Или время меня мучает, или я должен быть ближе к тебе.
И каждую ночь в темноте я чувствую дыхание,
Я хочу, чтобы ты сказала мне, что ничего не кончено…»
Подпеваю Андреасу, вокалисту группы, поставив на повтор одну песню, зацепившую меня больше остальных. Она называется «Ничего». Но ведь у нас с ней было много «ничего». Ничего не значащие поцелуи, ничего не значащие ласки, секс, ее стоны около моего плеча, ее взгляд, в котором я тонул каждый раз, когда смотрел в пучину ее нереальных больших глаз. Моя ничего не значащая одержимость. В конце концов, она лишь сильнее запутала меня и сделала больнее. Так что я хочу избавить от нее.