Стихи и четверостишья
Шрифт:
Только не поется! В сердце – ночь.
Пламень скорби гонит радость прочь.
ТОСКА
Родная моя!
По тебе тоска.
Что дал бы я,
Чтоб была ты близка.
Пусть исчезла б ты
Опять с быстротой,
Как минутный сон
В тишине ночной, -
Только б лик твой хоть раз
Я увидеть мог,
Только б мог я сказать,
Как в тоске изнемог!
ПРИМИРЕНИЕ
Кавказские
На юге – снега, светлей серебра, -
То старый Масис, великан земли,
А против Масиса – Казбек-гора.
«Товарищ, привет!» – загремел Масис,
И голос был страшен, как молний след,
И горы Кавказа отозвались,
И глухо ответил Казбек: «Привет!»
«Мы старою славой с тобой близки
Друзья по страданьям мы, старина,
Хоть розно стояли мы, далеки,
Но буря над нами была одна.
Как ты изменился, друг, за века:
Уже не сияешь над мраком туч,
Закутался в темные облака,
Как будто не мил тебе солнца луч.
Дай руку, товарищ, жить вместе нам.
А ну, погляди-ка, вокруг хоть раз.
Мы братья, ровесники по векам,
И пламя одно пожирает нас,
Мой родич, немало меж нами уз,
Пусть горы свидетельствуют грозой,
Что мы заключили с тобой союз…»
Замолк величаво Масис седой.
И тучами вновь покрыт небосвод,
И молнии снова небо секут,
И горы встречают дружбу высот, -
Потоками слезы с вершин текут.
У СКЛЕПА Н. БАРАТАШВИЛИ
Утешься, Грузия! В заветный этот миг
Что омрачило так твой мужественный лик?
То, что безмолвный прах увидела ты вновь
Певца, снискавшего в душе твоей любовь?
Иль тьма глубокая могилы дорогой
Смутила тяжко дух осиротелый твой?
Да, своего певца вновь похоронишь ты,
Но им зажженные все чувства и мечты
Гореть останутся,- для них кончины нет,
Покуда над землей сияет солнца свет.
И, верь мне, некогда в их пламени сгорит
Все бремя мук твоих и горестных обид.
Тебе же, родины-страдалицы певец,
Обретший вечную могилу наконец,
За все, что вынес ты мятежною душой,
Пусть небо ниспошлет заслуженный покой,
ПЕРЕД КАРТИНОЙ АЙВАЗОВСКОГО
Восстав, в океане неистовость вод
Тяжелыми всплесками бьет до высот,
Под яростный рев строит призраки гор,
И буря безбрежный, безгранный простор
Одевает, как в дым,
Дуновеньем своим.
«Ни с места!» – воскликнул, – палитра в руках, -
Старик-чародей, и взмутившийся прах
Покорен, заслышавши гения зов;
И в бурю безмолвно громады валов
Вот стоят, как во сне,
На его полотне.
АРМЯНСКОМУ
Счастливый путь, скиталец наш!
Блажен ты, о скиталец наш!
Идешь с любовью, грустно-рад,
Вдали сияет Арарат.
Благоуханьем ветерка -
Добрей, чем отчая рука, -
Гегамы шлют тебе привет
И Арагац, травой одет.
А там, как одинокий глаз,
Блеснет Севан, в горах таяс,
Резвясь, играя с тенью скал,
Шумя, вздымая синий вал.
Мерцает, блещет и горит,
Волной сверкает и гремит,
А то печален и угрюм,
Чернее тучи, полон дум.
И та гора, гигант-шатер,
Гора из гор и царь всех гор,
Седой приникнув головой
К небесной груди голубой,
Встает, торжественно скорбя.
Вдали – и в сердце у тебя.
* * *
Если время придет и ты
Этот холм посетишь, мой друг,
Хорошенько всмотрись в цветы,
Распустившиеся вокруг.
Не ветрами и не дождем
Семена их занесены,
И не щедрой рукой весны
Разукрашен мой новый дом.
То – неспетые песни, друг,
Что я в сердце с собой унес,
Славословья любви, что вслух,
Умирая, не произнес.
Поцелуи мои, что я
Шлю из горнего мира той,
Для которой в мои края
Путь закрыт гробовой плитой.
ДВЕ ЧЕРНЫЕ ТУЧИ
С зеленого трона спокойной вершины,
Поднявшись тревожно в темнеющий свод,
Гонимые бурей, по краю стремнины
Две тучки печальные мчались вперед.
Но даже и буря, в порыве жестоком,
Одну от другой оторвать не могла,
Хоть злобой дышала и в небе широком
Их, с места на место бросая, гнала.
И вместе, все дальше, по темной лазури,
Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,
Гонимые злобным дыханием бури,
Две тучки, две грустные тучки неслись.
УЛЫБАЮЩИЕСЯ ГЛАЗА
Никогда не верь ты улыбке глаз, -
Так цветы растут, всех милей, нежней,
Возле пропасти, на краю как раз,
Чтоб людей туда завлекать верней.
Вот так и поэт, опьяненный сном, -
Глаз улыбкою навсегда пленен, -
Он обманут был и страдал потом,
И копил в груди только боль и стон.
Никогда не верь ты улыбке глаз, -
Так цветы растут, всех милей, нежней,
Чтобы сердца прах утаить от нас,
Темной бездны дно оживить верней.
Вот так и поэт: он лишен утех,
У него в груди только боль и стон,
Но смеется он веселее всех,
Будто меж людьми всех счастливей он.