Стихи (сборник)
Шрифт:
Я протиснулся — смех и грех!
Из участника вышел в зрители
Безобразий и зрелищ всех.
И на самом последнем ярусе
Всё, что вижу, опять кляну,
В безнадёге томлюсь и ярости
И не хлопаю никому.
Вновь железные декларации,
Снова прежний служебный раж,
Вновь тюремные декорации,
Да и пьеса одна и та ж.
2001
СМЕРТЬ
Это право писателя
Подставлять пуле лоб.
Так что необязательно
Сыпать мненья на гроб.
Это право художника
Знать шесток свой и срок.
И примите как должное.
И поймите как долг.
Никакой здесь корысти,
И не стоит карать:
Это воля артиста
Роли не доиграть.
Если действо без цели
И дерьмо режиссер,
Рухнуть прямо на сцене
Доблесть, а не позор.
1961
СПАСЕНЬЕ
Это ты меня спасла
И от смерти и от жизни,
Полной мелкой укоризны,
Недоверия и зла.
Ты меня спасла одна
От гордыни и от зелья,
От унынья и безделья,
От падения и дна.
И не то, чтобы кляня,
И не то, чтобы неволя
От безволья и подполья
Тоже ты спасла меня.
Что отвечу в смертный час?
Что не горбясь прожил годы,
Но от скорби и невзгоды
Все равно тебя не спас.
В ПОДМОСКОВЬЕ
А. Гастеву
Этот стих тебе с любовью,
Если только разрешишь...
Ты меня из Подмосковья
Перекидывал в Париж.
В той закусочной у пруда
И разбитого шоссе
Возникали, словно чудо,
Тюильри, Шанз-Элизе.
Для стакана выбрав место,
Как факир из рукава,
Ты выхватывал де Местра,
Энгра и Делакруа.
Словно впрямь в Пале-Рояле
Десять лет твоих прошли,
А не на лесоповале
На краю родной земли.
И, глаза устало сузив,
Помрачнев навеселе,
Ты расхваливал французов
За уверенность в себе,
За достоинство и гордость,
Непрощение врагу...
И смолкал, упрямо горбясь,
Словно взвешивал тоску.
Так стоял, как будто грезил,
Хмуро, медленно зверел,
И созвучно «Марсельезе»
На столе стакан звенел.
1966
ВОЗРАСТ
Я в летах Случевского:
Недурной поэт
Направленья частного
Был с кадетских лет.
Слышал: будет Лермонтов,
Тот же, дескать, пыл…
Но затем отвергнут он
Чернышевским был.
Мрачная и мерзкая
Подошла пора.
Стал поэт гофмейстером
Царского двора.
Только тем не менее,
Шаткость предрекал
Трону и империи
Штатский генерал….
Я в летах Случевского,
Но не та судьба.
И спросить мне не с кого,
Кроме как с себя.
Больно я разборчивый,
С миром не в ладах,
Вот и на обочине
В жизни и стихах.
23 июля 1995
НАЧАЛО
Я в таком прохлаждался вузе,
Где учили писать стихи.
На собраньях по нитке в узел
Собирали мои грехи.
Выявляли космополитов,
Чтобы щелочью вытравлять,
И с товарищем у пол-литров
Стал я донышки выявлять.
Слава робкой его улыбке,
Что в те годы была светла,
Слава белой как свет бутылке,
Что от подлости сберегла.
Слава девушкам в главном парке,
Бесшабашным студенткам тем,
Что не очень-то были падки
До высокоидейных тем.
Слава юности, что соплива
И наивна была весьма.
Слава армии, что забрила
И в «телятнике» повезла.
И «губе» хвала, где душою
Отдыхал от сплошной «уры»,
И Отечеству, что большое
И припрятало до поры.
1965
ЭСТАКАДА
Я иду по эстакаде —
Эстакада хороша!
Но душа опять в досаде:
За душою ни гроша.
А на эстакаде снегу —
Как на кладбище в селе...
И несладко человеку,
Если сам он по себе.
Я иду замерзши зверски.
Чем-то родственный зверью.
И поскольку больше не с кем,
С эстакадой говорю:
«Лихо ты свое сказала —
Хоть в бетоне, а легка,
Аж до Рижского вокзала
От Сокольников легла!
Перехватывает горло,
Чуть начну про это речь...
Каждому бы так просторно
На сердце навечно лечь!..»