Стихи

Полонский Яков Петрович

ЗАТВОРНИЦА

В одной знакомой улице — Я помню старый дом, С высокой, темной лестницей, С завешенным окном. Там огонек, как звездочка, До полночи светил, И ветер занавескою Тихонько шевелил. Никто не знал, какая там Затворница жила, Какая сила тайная Меня туда влекла, И что за чудо-девушка В заветный час ночной Меня встречала, бледная, С распущенной косой. Какие речи детские Она твердила мне: О жизни неизведанной, О дальней стороне. Как не по-детски пламенно, Прильнув к устам моим, Она дрожа шептала мне: «Послушай, убежим! Мы будем птицы вольные — Забудем гордый свет… Где нет людей прощающих, Туда возврата нет…» И тихо слезы капали — И поцелуй звучал — И ветер занавескою Тревожно колыхал. 1846

НИЩИЙ

Знавал я нищего: как тень, С утра бывало целый день Старик под окнами бродил И подаяния просил… Но все, что в день ни собирал, Бывало к ночи раздавал Больным,

калекам и слепцам — Таким же нищим, как и сам. В наш век таков иной поэт. Утратив веру юных лет, Как нищий старец изнурен, Духовной пищи просит он. — И все, что жизнь ему ни шлет, Он с благодарностью берет — И душу делит пополам С такими ж нищими, как сам… 1847

ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ

Грузинская ночь — я твоим упиваюсь дыханьем! Мне так хорошо здесь под этим прохладным навесом, Под этим навесом уютной нацваловой [2] сакли. На мягком ковре я лежу под косматою буркой, Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику, Ни дикого пенья под жалобный говор чингури [3] . Заснул мой хозяин — потухла светильня в железном Висячем ковше… Вот луна! — и я рад, что сгорело Кунжутное [4] масло в моей деревенской лампаде… Иные лампады зажглись, я иную гармонию слышу. О боже! какой резонанс! Чу! какая-то птица — Ночная, болотная птица поет в отдаленья… И голос ее точно флейты отрывистый, чистый, Рыдающий звук — вечно та же и та же В размер повторенная нота — уныло и тихо Звучит. — Не она ли мне спать не дает! Не она ли Напела мне на душу грусть! Я смыкаю ресницы, А думы несутся одна за другой, беспрестанно, Как волны потока, бегущего с гор по ущелью. Но волны потока затем ли бегут по ущелью, Чтоб только достигнуть предела и слиться с волнами Безбрежного моря! — нет, прежде чем моря достигнуть, Они на долину спешат, напоить виноградные лозы И нивы — надежду древнейшего в мире народа. А вы, мои думы! — вы, прежде чем в вечность Умчитесь, в полете своем захватив мириады Миров, — вы — скажите, ужель суждено вам Носиться бесплодно над этою чудной страною, Так страстно любимою солнцем и — выжженной солнцем! <1848>

2

Нацвал — деревенский староста. (Здесь и далее подстрочные примечания, кроме специально оговоренных, принадлежат Я. П. Полонскому.)

3

Чингури — струнный инструмент.

4

Кунжут — растение.

ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА

Вчера к развалинам, вдоль этого ущелья, Скакали всадники — и были зажжены Костры — и до утра был слышен гул веселья — Пальба, и барабан, и вой зурны. Из уст в уста ходила азарпеша [5] , И хлопали в ладоши сотни рук, Когда ты шла, Майко, сердца и взоры теша, Плясать по выбору застенчивых подруг. Сегодня вновь безлюдное ущелье Глядит пустыней, — мирная пальба Затихла — выспалось похмелье — И съехала с горы последняя арба! Не все же праздновать! — веселый пир народный Прошел, как сон… Так некогда любовь Моя прошла — пыл сердца благородный Простыл, давно простыл; — но не простыла кровь! Как после праздника в глотке вина отраду Находит иногда гуляка удалой, Так рад я был внимательному взгляду Моей Майко, плясуньи молодой! Что ж медлю я… Бичо! ты, конюх мой проворный! Коня!! — Ее арбу два буйвола с трудом Везут. — Догоним… Вот играет ветер горный Катибы [6] бархатной пунцовым рукавом. 1849

5

Азарпеша — чаша для вина.

6

Катиба — женская одежда с откидными рукавами.

НЕ ЖДИ

Я не приду к тебе… Не жди меня! Недаром, Едва потухло зарево зари, Всю ночь зурна звучит за Авлабаром [7] . Всю ночь за банями поют сазандари [8] . Здесь теплый свет луны позолотил балконы, Там углубились тени в виноградный сад, Здесь тополи стоят, как темные колонны, А там, вдали, костры веселые горят — Пойду бродить! — Послушаю, как льется Нагорный ключ во мгле заснувших Саллалак [9] , Где звонкий голос твой так часто раздается, Где часто, вижу я, мелькает твой личак [10] . Не ты ли там стоишь на кровле под чадрою, В сиянье месячном?! — Не жди меня, не жди! Ночь слишком хороша, чтоб я провел с тобою Часы, когда душе простора нет в груди; Когда сама душа — сама душа не знает, Какой любви, каких еще чудес Просить или желать — но просит — но желает — Но молится пред образом небес, И чувствует, что уголок твой душен, Что не тебе моим моленьям отвечать, — Не жди! — я в эту ночь к соблазнам равнодушен — Я в эту ночь к тебе не буду ревновать. <1849>

7

Авлабар — часть города Тифлиса.

8

Сазандар — певец.

9

Саллалаки — юго-западная часть Тифлиса.

10

Личак — головной убор грузинки, в виде длинной вуали, обыкновенно откинутой назад.

САТАР [11]

Сатар! Сатар! твой плач гортанный — Рыдающий, глухой, молящий, дикий крик — Под звуки чианур и трели барабанной Мне сердце растерзал и в душу мне проник. Не знаю, что поешь; — я слов не понимаю; Я с детства к музыке привык совсем иной; Но ты поешь всю ночь на кровле земляной, И весь Тифлис молчит — и я тебе внимаю, Как будто издали, с востока, брат больной Через тебя мне шлет упрек иль ропот свой. Не знаю, что поешь — быть может, песнь Кярама, Того певца любви, кого сожгла любовь; Быть может, к мести ты взываешь — кровь за кровь — Быть может, славишь ты кровавый меч Ислама — Те дни, когда пред ним дрожали тьмы рабов… Не

знаю, — слышу вопль — и мне не нужно слов! 1851

11

Сатар — имя известного в Тифлисе персидского певца.

СТАРЫЙ САЗАНДАР

Земли, полуднем раскаленной, Не освежила ночи мгла. Заснул Тифлис многобалконный; Гора темна, луна тепла… Кура шумит, толкаясь в темный Обрыв скалы живой волной… На той скале есть домик скромный, С крыльцом над самой крутизной. Там, никого не потревожа, Я разостлать могу ковер, Там целый день, спокойно лежа, Могу смотреть на цепи гор: Гор не видать — вся даль одета Лиловой мглой; лишь мост висит, Чернеет башня минарета, Да тополь в воздухе дрожит. Хозяин мой хоть брови хмурит, А, право, рад, что я в гостях… Я все молчу, а он все курит, На лоб надвинувши папах. Усы седые, взгляд сердитый, Суровый вид; но песен жар Еще таит в груди разбитой Мой престарелый сазандар. Вот, медных струн перстам касаясь, Поет он, словно песнь его Способна, дико оживляясь, Быть эхом сердца моего! «Молись, кунак [12] , чтоб дух твой крепнул; Не плачь; пока весь этот мир И не оглох и не ослепнул, Ты званый гость на божий пир. Пока у нас довольно хлеба И есть еще кувшин вина, Не раздражай слезами неба И знай — тоска твоя грешна. Гляди — еще цела за нами Та сакля, где, тому назад Полвека, жадными глазами Ловил я сердцу милый взгляд. Тогда мне мир казался тесен; Я умирал, когда не мог На празднике, во имя песен, Переступить ее порог. Вот с этой старою чингури При ней бывало на дворе Я пел, как птица после бури Хвалебный гимн поет заре. Теперь я стар; она — далеко! И где? — не ведаю; но верь, Что дальше той, о ком глубоко Ты, может быть, грустишь теперь… Твое мученье — за горами, Твоя любовь — в родном краю; Моя — над этими звездами У бога ждет меня в раю!» И вновь молчит старик угрюмый; На край лохматого ковра Склонясь, он внемлет с важной думой, Как под скалой шумит Кура. Ему былое время снится… А мне?.. Я не скажу ему, Что сердце гостя не стремится За эти горы ни к кому; Что мне в огромном этом мире Невесело; что, может быть, Я лишний гость на этом пире, Где собралися есть и пить; Что песен дар меня тревожит, А песням некому внимать, И что на старости, быть может, Меня в раю не будут ждать! <1853>

12

Кунак — друг, приятель, кум.

«Не мои ли страсти…»

Не мои ли страсти Поднимают бурю? С бурями бороться Не в моей ли власти?.. Пронеслася буря — И дождем и градом Пролилася туча Над зеленым садом. Боже! на листочках Облетевшей розы Как алмазы блещут Не мои ли слезы? Или у природы, Как у сердца в жизни, Есть своя улыбка И свои невзгоды? 1850

КАЧКА В БУРЮ ^**

Посв. М. Л. Михайлову

Гром и шум. Корабль качает; Море темное кипит; Ветер парус обрывает И в снастях свистит. Помрачился свод небесный, И, вверяясь кораблю, Я дремлю в каюте тесной… Закачало — сплю. Вижу я во сне: качает. Няня колыбель мою И тихонько запевает — «Баюшки-баю!» Свет лампады на подушках, На гардинах свет луны… О каких-то все игрушках Золотые сны. Просыпаюсь… Что случилось? Что такое? Новый шквал? — «Плохо — стеньга обломилась, Рулевой упал». Что же делать? что могу я? И, вверяясь кораблю, Вновь я лег и вновь дремлю я… Закачало — сплю. Снится мне: я свеж и молод, Я влюблен, мечты кипят… От зари роскошный холод Проникает в сад. Скоро ночь — темнеют ели… Слышу ласково-живой, Тихий лепет: «На качели Сядем, милый мой!» Стан ее полувоздушный Обвила моя рука, И качается послушно Зыбкая доска… Просыпаюсь… Что случилось? — «Руль оторван; через нос Вдоль волна перекатилась, Унесен матрос!» Что же делать? Будь что будет! В руки бога отдаюсь: Если смерть меня разбудит — Я не здесь проснусь. 1850

НОЧЬ

Отчего я люблю тебя, светлая ночь, — Так люблю, что страдая любуюсь тобой! И за что я люблю тебя, тихая ночь! Ты не мне, ты другим посылаешь покой!.. Что мне звезды — луна — небосклон — облака — Этот свет, что, скользя на холодный гранит, Превращает в алмазы росинки цветка, И, как путь золотой, через море бежит? Ночь! — за что мне любить твой серебряный свет! Усладит ли он горечь скрываемых слез, Даст ли жадному сердцу желанный ответ, Разрешит ли сомненья тяжелый вопрос! Что мне сумрак холмов — трепет сонный листов — Моря темного вечно-шумящий прибой — Голоса насекомых во мраке садов — Гармонический говор струи ключевой? Ночь! — за что мне любить твой таинственный шум! Освежит ли он знойную бездну души, Заглушит ли он бурю мятежную дум — Все, что жарче впотьмах и слышнее в тиши! Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, — Так люблю, что страдая любуюсь тобой! Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, — Оттого, может быть, что далек мой покой! — 1850