Стихи
Шрифт:
Вы сказали, пирог! Испечем, коли надо!
Пироги моей Китти - желудка отрада!
Эй ты, крючник, к Майл-Энду за мной поспешай,
Эту ношу не смей уронить невзначай!"
И исчез он из глаз - будто смыло волною.
И за ним поспешали слуга и съестное.
И у шкапа пустого остался я в горе,
"Лишь с собою самим горевал я у моря".
Хоть душой от детины я впрямь занемог,
Все же Джонсон, и Берк, и хрустящий пирог
Не
Коль о фате забыть и искусной жене.
И назавтра, в наряде блистательно-скромном,
Я приехал туда в экипаже наемном.
Я введен был в столовую (темный закут,
Где протиснуться к стулу - что каторжный труд),
И меня немотой поразило известье,
Что не будет ни Берка, ни Джонсона вместе.
"Как всегда, они заняты, к нам - ни ногой,
Этот речь говорит, а у Трейла другой,
Говорил мне хозяин.
– Но плакать не стоит:
Ведь сегодня присутствием нас удостоят
Сочинители, умные невероятно
И, уж верно, сердечнее Берка стократно.
И еврей и шотландец строчат для газет,
Остроумье их - перец для пресных бесед.
Если первый Брюзгою зовется в печати,
То другого Бичом именуют собратья,
И хоть Цинну считают тождественным с ним,
Все ж Панург, а не Цинна - его псевдоним".
Он поведал в подробностях все мне и вся,
Тут они и пришли - и обед начался.
Я бекон и печенку узрел наверху,
А внизу, на тарелке худой - требуху.
По бокам и колбас и шпината хватало.
Но средина, где быть пирогу, пустовала.
Я, милорд, к требухе отвращенье питаю,
А бекон я, как турок, едой не считаю.
И сидел я голодный, к столу пригвожден,
И глядел на печенку и мерзкий бекон,
Но сильнее, чем дряни настряпавший повар,
Возмущал меня плута шотландского говор
Разглагольствовал с жаром писака проклятый
И бесил меня глупостью витиеватой.
"Ах, сударыня, - рек он, - пусть будет мне худо,
Но такого едать не случалось мне блюда.
Ах, нежна восхитительно ваша печенка!
Требуха ваша лучше любого цыпленка!"
И еврей смуглощекий спешил нам поведать:
"Что ни день, я бы мог требухою обедать!
Этот славный обед веселит естество!
Но смотрите, ваш доктор не ест ничего!"
Но ответил хозяин: "Он мастер лукавить!
Он не ест, чтоб для лакомства место оставить,
Был обещан пирог". И заохал еврей:
"Надо было и мне быть гораздо мудрей!"
"Черт возьми, пироги!
– поддержал его тот.
Я местечко найду,
"Вы найдете!" - вскричала хозяйка со смехом.
"Мы найдем!" - отвечала компания эхом.
Мы сидели, сдержав нетерпения стоны,
И явилась служанка со взором Горгоны,
Столь безрадостна видом и ликом бледна,
Что годилась Приама поднять ото сна.
Но в убийственном взгляде смогли мы прочесть:
Посылает нам пекарь ужасную весть.
Оказалось, пирог невозможно извлечь,
Потому что мерзавец закрыл свою печь.
Филомела молчит... Но сравнений довольно.
Продолжать эту повесть мне горько и больно.
Ах, милорд, если начистоту говорить,
Я надеждой не льщусь похвалу заслужить,
Посылая стихи, чья изысканна суть,
Человеку, чей вкус не изыскан отнюдь.
Хоть и был в вас когда-то росток разуменья,
Но его на корню засушило ученье.
Всем известно, милорд, что вы цените низко
Все, что вашей персоны касается близко,
Но быть может, нарушив привычки мышленья,
Вы оцените низко и это творенье.
ЭПИТАФИЯ ТОМАСУ ПАРНЕЛЛУ
Могилу, в коей кроткий Парнелл спит,
Не слава, но признательность кропит.
Его нравоучений строй певучий
Вел душу к истине стезей созвучий,
Он пел небесное своей цевницей
За щедрость Небу отплатил сторицей.
Нет нужды льстить ему хвалений данью
Пресеклось славы краткое дыханье,
Но долговечны книги - духа яства.
Их воспоет признательная паства.
ЭПИЛОГ ДЛЯ БЕНЕФИСА ГОСПОДИНА ЛИ ЛЬЮИСА
Останьтесь тут, чем вздор молоть за дверью!
Пред вами совесть облегчу теперь я.
Я слишком горд, чтоб люди говорили
Мол, каблуки чело его затмили.
Я насмехался над рябым камзолом,
Прыжки считал занятьем невеселым.
_Срывает с себя маску_.
О лживый лик, ты мерзок не на шутку!
Поддельный хохот твой претит рассудку.
Под черною личиной страсти спали
Улыбка радости и плач печали.
Дрожат подмостки от толпы шутов
Любых мастей и всяческих сортов.
В их действиях нет смысла ни на йоту
Им лишь бы смехом возбудить икоту.
Из люка лезут черти и чертовки,
А божества слетают на веревке.
Пусть, приобщась к толпе самодовольной,
Паду, сражен зарницей канифольной!
Игрою ваш убыток возмещу:
Смотри, Шекспир, - я в гневе трепещу.
Прочь, мишура, ты страсти скрыть не в силах,