Стихи

Куняев Станислав Юрьевич

1967

" Стадион. Золотая пора. "

Стадион. Золотая пора. Шум толпы. Ожидание старта. Лихорадочной крови игра. Вкус победы и горечь азарта. Кто&то дышит за правым плечом, что ни шаг — тяжелеют шиповки. Все равно я тебя, Толмачев, обойду и не выпущу к бровке. Каждый финиш и каждый забег были по сердцу мне и по нраву, я любил этот жалкий успех и его ненадежную славу! А когда у пустынных трибун я с тобой по ночам расставался — этот гул, этот свист, этот шум над моей годовой продолжался. Стадион заполнялся луной, и глядели холодные тени, как кумиры мои по прямой финишируют прямо в забвенье.

1967

ЗОЛОТЫЕ

КВАДРАТЫ

Что же делать, коль невмоготу оставаться в больничной постели, потому что березы в саду так отчаянно ночью шумели, говорили, что жизнь хороша, что ее чудеса несказанны… Но больница жила не спеша, по законам тюрьмы и казармы. Умывалась, питалась, спала, экономя ослабшие силы, и в бреду бормотала слова, что так дороги нам до могилы. В темноте вдруг припомнилось мне, как в далекое время когда-то от проезжих машин по стене плыли в ночь золотые квадраты. Заплывали, как рыбы, в окно, уплывали в пространства ночные… Что&то я вас не видел давно, где вы скрылись, мои золотые? Гул машин и березовый шум то сплетались, то вновь расплетались, западали в рассеянный ум и о землю дождем разбивались. Я прислушался к дальней грозе, ощутил освежительный холод. За углом рокотало шоссе, чтобы утром насытился город. Самосвалы построились в ряд, надрываясь, ревут на подъеме, а березы — березы шумят в невеселом оконном проеме. Так шумят, погрузившись во мрак, с горькой нежностью и трепетаньем, словно скрасить хотят кое-как наше равенство перед страданьем.

1966

" На рассвете холодная дрожь "

На рассвете холодная дрожь вдруг встряхнет полусонное тело, вздрогнешь радостно — и не поймешь, дождь прошел или жизнь пролетела… А вокруг осыпались леса, и деньки становились короче. Выйдешь в рощу — кружится листва, глянешь в небо — а там синева сквозь просветы в осиновой роще. И на этот разгул сентября мы глядели с тобой чуть не плача, и за это тебя и меня бескорыстно любила удача. Рыба шла, и на деньги везло, в пьяных драках спасались случайно, и в руке не дрожало весло, и гитара звенела печально. Мой простуженный голос хрипел, что туманное утро настало, а в то время, покамест я пел, с легким звоном листва облетала.

1967

" Лучше жариться в этой жаре, "

Лучше жариться в этой жаре, лучше пить эту горькую воду, — я не пес, чтоб лежать в конуре и печально скулить на погоду… На машине в полуденный зной мы сквозь город Каган пролетали, а Сережа сидел за спиной и лениво играл на гитаре. Но когда похоронный кортеж показался из-за поворота, инструмент, как веселый оркестр, зазвенел, к изумленью народа. Красный гроб проплывал на руках по дороге, ведущей в пустыню, где асфальт и железо в песках перемешаны с нефтью и синью. Сослуживцы майора брели вслед за гробом походкою шаткой… А Сережа запел о любви и о жизни, прекрасной и краткой. Потому что он был молодым, он закончил щемящим аккордом и воскликнул: — Житуха — живым! Я добавил: — Прощение — мертвым… — И кощунственный этот настрой прозвучал неожиданно свято над измученной зноем травой, и над скважиною буровой, и над вышкой с фигурой солдата.

1967

" Пучина каспийская глухо "

Пучина каспийская глухо о плиты бетонные бьет, и нежное слово «разлука», как в юности, спать не дает. Нет, я еще все-таки молод, как прежде, желанна земля, поскольку жара или холод равно хороши для меня, и этот студент непутевый, и этот безумный старик, и этот, такой невеселый, спаленный дотла, материк! …И девушка в розовом платье, и женщина в старом пальто! Я понял, что славу и счастье нельзя совместить ни за что, что пуще неволи охота, что время придет

отдохнуть… И древнее слово «свобода» волнует, как в юности, грудь.

1967

" Гуляет ветер в камыше, "

Гуляет ветер в камыше, пылит разбитая дорога, шумит река, и на душе так хорошо и одиноко. Прощай, веселая пора, случайно выпавшая милость, как дым угасшего костра, ты в синем небе растворилась. Что говорить! Конечно, жаль живую грусть осенней воли, и остывающую даль, и отцветающее поле. Но чтоб не очень тосковать, чтобы перенести разлуку, я научился понимать одну жестокую науку: я научился каждый час, который родиной дается, любить как бы в последний раз, как будто больше не придется.

1967

" В окруженье порожистых рек, "

В окруженье порожистых рек, в диком мире гранита и гнейса, как ни горько, но знай, человек, — на друзей до конца не надейся. Нет, не то чтоб не верить в друзей — мне по сердцу надёжные души, — но стихийные силы сильней самой нежной и преданной дружбы. Рухнет камень, исчезнет стезя, друг протянет бессильную руку. Так не порть настроения другу и рассчитывай сам на себя. Ах! Так вот она правда и жизнь: в жаркий полдень, в холодную полночь всем, кто просит участья, — учись помогать, не надеясь на помощь. Но смотри: поскользнёшься и ты и услышишь, как в мире бескрайнем говорят на краю темноты ледяное дыханье воды с человеческим жарким дыханьем.

1967

ЮЖНЫЙ БЕРЕГ

И куда ты здесь взгляда ни кинь, все равно остаешься растерян: что за черт — всюду вечная синь или вечнозеленая зелень! Куст магнолии, лавровый лист, вечный воздух и вечное небо, а захочешь обнять кипарис, — разве мыслимо — вечное древо! Вся природа надменно твердит: нет на свете ни смерти, ни горя… Но смотрите, куда-то летит журавлиная стая вдоль моря. Не спеша, кое-как, тяжело улетают из отчего края, за крылом поднимая крыло, неожиданно напоминая, что на родине ветер свистит, что пустые поля почернели, что последний осиновый лист ждет в отчаянье первой метели.

1966

" А где дурачки городские, "

А где дурачки городские, народ не от мира сего, слепые и глухонемые — повымерли до одного. Блаженные, нищие духом, таинственным миром своим понятные древним старухам, причастные тварям земным. Бывало, Порфиша при встрече откроет трясущийся рот, и чувствуешь, что человечье в юродивом ищет исход. Вот&вот и промолвит такое… А что ему — совесть чиста и незачем благо земное и наша земная тщета. Сказал бы, да слов не хватило, чуть-чуть бы — да рухнула связь. Безумие вновь накатило, и вновь голова затряслась. Повымерла эта порода, здоровый пошел матерьял, но город лишился чего&то и что&то в лице потерял. Недаром от слабого слова на косноязычных устах величье царя Годунова однажды разрушилось в прах.

1968

" На невеликой памяти моей "

На невеликой памяти моей как много их прошло, шумя словами, фанатиков, трибунов, бунтарей с пылающими истиной очами. Я вспоминаю молодые дни гражданских свар, ниспроверженья взглядов, когда к обеду шествуют они, в кармане даже кукиша не спрятав. Ну, молодцы! За два десятка лет перебродило молодое тесто! Они умно клеймили белый свет, но каждому нашлось под солнцем место. Растят детей. Стареют. В меру пьют. Налаживают маленький уют. Общественный порядок охраняют. И, позабыв свою святую злость, на честно заработанную кость слюну чревоугодия роняют.