Стихийник: Артефакт душ
Шрифт:
Лицо великана исказилось гневом:
– Упитанная?! Вот эти кожа да кости – упитанная?! – Он хотел было впечатать дварфа в стену, но Иола успела его остановить, положив хрупкую ладошку на предплечье:
– Не нужно. Он прав: еды действительно мало.
– Это не значит, что он может тебя оскорблять, птичка! – проворчал великан, но гнев поумерил.
– Прошу, отпусти его.
Илбрек нехотя разжал пальцы, и дварф грузно шлепнулся на земляной пол. Злобно нашептывая себе под нос гадости, отполз в свой угол.
– Упитанная! – фыркнул великан, покачивая головой. – Да у индюшки и то больше веса, чем у моей птички!
Стараясь не расплакаться, Иола натянуто улыбнулась
– Айлех…
Но ответом было лишь призрачное эхо, крысиная возня и свистящий гул сквозняков. Жуткое смешение звуков и давящая темнота, к которой за столько лет она так и не привыкла.
– Чего раскричалась?
Иола тихонько вскрикнула и отступила назад.
– Хочешь призвать горных троллей? Смотри, они не прочь полакомиться человеческой плотью.
– Почему тогда ты их не боишься?
– Потому что не ору, как обезумевший. – В полоске света появился парень, с ног до головы засыпанный земляной крошкой. Он попытался отряхнуть ненавистную грязь с рубахи и штанов, скрывающих худое тело с тугими мышцами, но, поняв, что это бесполезно, небрежно взъерошил темные волосы, в которых уже пряталась седая прядь, и вальяжно облокотился на стену, с усилием отводя взгляд от девушки в сторону.
– Ну, чего хотела? Мне работать надо, – с прохладой в голосе бросил парень.
Бледные щеки Иолы покрыл румянец:
– Я еду принесла.
– Могла оставить у Илбрека, я бы забрал позже, – он пожал плечами, невероятно внимательно рассматривая жука, ползущего по земляной стене, и всем своим видом показывая, как ему безразлична и она сама и её глупая забота. Он не раз говорил, чтобы она перестала вспоминать те детские бредни, в которых они клялись друг другу в верности и любви, и забыла к нему дорогу. Но девчонка была слишком упряма или глупа. Ходила и мозолила глаза каждый день, словно не понимая, что это может стоить ей жизни. Ведь с тех пор как они переступили порог зрелости, Ильга пришла к парню и недвусмысленно дала понять, что не потерпит блуда на своей земле и любое проявление похоти, так она называла их чувства, может стать последним в его жизни. Как стало последним в жизни его матери и отца, которые много лет назад были здесь каторжниками.
Парень расчесал пятернёй волосы и всё же обернулся:
– Оставь, я позже поем.
Иола сникла под непроницаемым взглядом зеленых глаз, опустила корзину и, неловко потоптавшись на месте, протянула парню широкий ремешок из тонких кожаных ленточек:
– Вот… я просто хотела подарить. Сегодня же твой праздник. – Она схватила Айлеха за запястье и потащила за собой на свет, а после положила ремешок с витиеватым плетением и красной бусиной на широкую ладонь, которая рядом с ее бледной и худенькой ручкой казалась огромной. И не только потому, что парню исполнилось шестнадцать и он практически стал мужчиной, а потому, что тяжелый труд сызмальства сделал его не в пример сильнее сверстников, живущих в деревушке у подножия горы.
– Прости, что не могу подарить что-то более ценное. И я понимаю, в этот день хочется грустить…
– Если бы понимала,
Девушка упрямо поджала обветренные губы и прищурила глаза цвета лунного хрусталя. Такие прозрачные, с лёгким оттенком синевы.
– Но это глупо. Ты не виноват ни в смерти матери, ни в том, что она была рабыней. Пора это понять и отпустить. Чем старше ты становишься, тем больше черствеет твое сердце.
– Тебе легко рассуждать. Не ты убила единственного любящего тебя человека своим рождением, и не тебе за это расплачиваться.
– Но долг почти оплачен. Тебе остался от силы месяц, и ты будешь свободен!
– Ты правда думаешь, что Ильга меня отпустит?
– Да.
– Глупая ты! Ильга своей выгоды не упустит, как и не отпустит сильного и здорового раба. Найдется сто причин, почему я не смогу отсюда уйти. А если не найдется… – Парень махнул рукой. – Она призовет жнецов, а это, говорят, хуже смерти: куда и зачем они уводят, никто не знает, а те, кто знали, давно мертвы!
Горечь, обида и злость, с которой выплюнул эти слова парень, заставили сердце девушки болезненно сжаться. Ведь, несмотря на то, что они были резки, слова несли в себе правду, которую она от себя отгоняла. Иоланта не раз подходила к Ильге и спрашивала, действительно ли Айлех и здоровяк Илбрек получат свободу. Но та либо отмалчивалась, либо шипела на девушку змеей, чтобы та не совала нос, куда не следует.
– И когда ты стал таким чёрствым? – Иола с упреком качнула головой.
– Наверное, когда осознал, что я бесправный никто, такой же, как и все в этом забытом Изначальными месте. – Его плечи поникли, и он опустился на землю, уставившись на свои мозолистые и огрубевшие руки: – Долг матери привязал меня к месту, которое просто так не отпустит.
Иола подошла ближе и опустилась на корточки рядом с ним:
– Но, может, этого и не потребуется. Если мы сумеем сбежать.
План в девичьей голове родился уже давно, но сказать о нем она почему-то боялась. Боялась осуждения, либо упрека, а может, просто страшилась покинуть место, которое считала своим домом. Десять лет назад Ильга нашла чумазую, истощенную девчонку недалеко от горы Туманов, приютила и, несмотря на неприязнь к людям, вырастила, дав кров и еду.
Да, Иола тоже была невольницей, и ее судьба была не лучше, чем у парня, сидящего на холодной глине. Но, в отличие от него, ее не заставляли махать киркой и, ломая ногти, перебирать породу, выискивая в ней ценные камни. Она была помощницей по хозяйству, девчонкой на побегушках, кем угодно, но не вещью, которую можно задвинуть в угол. Она была живой и нужной. И, несмотря на вредный, порой несносный характер гномихи, чувствовала от нее участие.
Айлех посмотрел на девушку так, будто она тронулась умом.
– Ты же знаешь, что это невозможно. Вспомни, сколько раз мы пытались это сделать.
– Три, – не задумываясь, ответила девушка.
– Три раза, Иоланта! – Парень истерично хохотнул.– А теперь вспомни, что нам помешало?
Девушка сникла:
– Я была маленькой и наивной, мне было страшно.
– Не страшнее, чем мне, но, все равно, именно ты в последний момент отказывалась от задуманного. Твой мнимый комфорт, страхи, предрассудки – каждый раз тебя что-то останавливало. Помнится, в последний раз ты заявила, что тут не так плохо. Нас кормят, одевают, даже лечат, если подхватываем хворь. Твоя наивность и нежелание замечать очевидное раздражают. Мне порой кажется, что ты блаженная. Или зачарованная принцесса, живущая в воображаемом мире, где порхают бабочки и цветут цветы. А заключенные, убийцы и насильники – твои славные приятели, каждые выходные приглашающие тебя на пирог с черникой.