Стихийное бедствие
Шрифт:
— Говорят, до того, как сообщили о его смерти, он хотя и скрывался в горах, но доставлял Арипову немало хлопот, — вновь подала голос Анюта. — Правда, до последнего времени никаких новостей о нем не поступало. Вполне возможно, что он и вправду мертв.
— Я думаю, у него хватило ума, чтобы воспользоваться слухами о своей смерти, залечь на дно и основательно подкопить силы, — усмехнулся Костин.
— А может, он болел или был ранен? — Анюта обвела мужчин вопросительным взглядом.
— Вполне вероятно, — Костин переглянулся с Горбатовым, — и все-таки, каковы твои соображения?
— Какие у меня могут быть соображения? —
— Под монастырь? — рассмеялся Костин. — Я что, государственные тайны заставляю выдавать?
Или ты присягу давал на верность Арипову? По-моему, что ты, что я на одной флейте играем и заботимся, чтобы меньше крыс на наших границах плодилось.
— Ладно, не убеждай, — отмахнулся Горбатов, — и не считай меня идиотом. Мы с тобой подобных крыс вот так насмотрелись! — Он провел ребром ладони по горлу и наклонился к Костину. — В дивизии все повязаны специальным приказом. А по нему следует, что мы никоим образом не должны вмешиваться в местные дела и даже интересоваться ими.
Наше дело — держать границу на замке. Здесь стоит только сунуть свой нос, как сразу окажешься в таком дерьме! Были у нас случаи, в основном с рядовыми. Их мгновенно выслали в Россию и на год или два засадили за решетку. Но даже это лучше, чем попасть в руки Садыкова. В команде Арипова он самый главный головорез — начальник охраны, бывший гэбист.
— Понятно, — Костин разлил остатки вина по бокалам, — что ж, прошу прощения. Я и не представлял, в какой вонючей дыре ты исполняешь свой гражданский долг.
— Вонючее не бывает, — вздохнул Горбатов и залпом прикончил содержимое своего бокала. — Прости, конечно, но я заметил: как только появляешься ты на горизонте — жди беды.
— Как раз наоборот, я появляюсь там, где случилась беда. Она всегда приходит первой. — Он вдруг резко переменил тему. — Кстати, хочу тебя обрадовать. Твой любимый писатель, как его, Ташковский, остановился в одной гостинице со мной.
Сегодня видел его в баре. Пытался избавиться от похмелья с помощью сырых яиц и флакона шотландского виски.
Полковник досадливо махнул рукой и склонился к Костину.
— Думаешь, у меня сейчас есть время что-то читать? Признайся, Юрка, ты ведь не в отпуске, а?
— На кой ляд тебе знать это, Вольдемар? Возможно, у меня здесь личный интерес… — Костин покосился на Анюту.
— Я бы поверил, — усмехнулся Горбатов, — но ты слишком часто вешал мне лапшу на уши. Скажи только, ты нашел здесь то, что искал?
— Знаешь, очень боюсь, что нашел…
Садыков, видно, приказал особо не церемониться и прикончить его в первом же безлюдном переулке. Но наверняка не предупредил, с кем его громилам, шоферу и сопровождающему, придется иметь дело. Поэтому они так неосмотрительно вывели Максима из машины: возможно, боялись, чистюли, испачкать сиденья. Схватка продолжалась четверть минуты. Еще одна минута ушла на то, чтобы оттащить к пересохшему арыку и сбросить вниз оба трупа, один с перебитым кадыком, второй — с неестественно вывернутой шеей. А через две минуты ровно Максим Богуш вел трофейную машину по направлению к российской военной базе. Теперь он чувствовал себя более уверенно: два конфискованных ствола радовали душу и приятно оттягивали карманы.
Толчея
Нет, не приснились, подумал он, объезжая внезапно вынырнувшие из боковой улицы два бронетранспортера. Они перекрыли проезд, а выскочившие из них солдаты с автоматами на изготовку принялись что-то орать и размахивать руками, заворачивая потоки людей в обратную сторону. И Максим вдруг понял, что вся масса народа двигалась в одном с ним направлении — из города…
Предприняв массу ухищрений, он все же выбрался из Ашкена и, прибавив скорости, вздохнул с облегчением.
Дорога все время ползла вверх, петляла среди нагромождения камней, изъеденных ветровой эрозией скал и редких, с трудом цепляющихся корнями за бесплодную почву деревьев. Но Максим знал, что через пару километров она нырнет в небольшую долину. По дну долины течет река, которая ниже по течению разбежится по множеству арыков и каналов, чтобы напоить тысячи и тысячи гектаров хлопковых и рисовых полей. Но тут, в горах, она еще достаточно полноводна и не загажена удобрениями. В советские времена вблизи реки и на ее берегах располагались санатории для передовиков сельского хозяйства и пионерские лагеря.
Сейчас этого нет и в помине, только российская военная база, разместившаяся на невысоком плато, с которого хорошо просматриваются ближайшие подходы к границе и небольшой участок территории Афганистана.
Изредка по краям дороги мелькали редкие, полуразвалившиеся саманные домишки с разрушенными дувалами, из-за которых торчали скрюченные временем и солнцем шелковицы. Жители крошечных кишлаков давно уже покинули эти края, предпочитая нищенствовать в городе, чем умирать с голоду в родных местах.
За все время движения Максим не заметил ни одного живого существа, кроме большой змеи, медленно переползавшей дорогу, да нескольких крупных птиц, парящих в белесом от жары небе.
Внезапно он увидел человека, чрезвычайно худого, всем своим видом напоминающего сухую урючину, только с редкой седоватой бородкой. Он возился возле ветхой саманной хижины с плоской крышей — выносил из нее старые одеяла, потертые ковры, алюминиевую посуду и грузил все в тележку, запряженную маленьким невозмутимым осликом.
— Вы уезжаете отсюда? — спросил его Максим на местном наречии.
Человек взглянул на Максима. Он был не так уж и стар. Но Максим знал, что внешность местных жителей — весьма обманчивая штука. На вид ему около шестидесяти, а на самом деле могло оказаться сорок.
— Что тебе надо, шурави? — с легким оттенком презрения ответил человек. — Какое тебе дело, чем я занимаюсь?
Максим молча проглотил «шурави», но вытащил из кармана пачку сигарет и протянул мужчине.
Тот с удивлением посмотрел на него, но пачку взял и сунул за пазуху.