Стиходворения
Шрифт:
и сморило вдруг молодое тело…
На поминках водочка так легка,
хороша в графинчике запотелом.
И теперь гуляет в раю душа,
позабыв про ужас ночного боя…
На поминках водочка хороша,
на зубах хрустит неизбывной болью.
* * *
Всё, что жизнь проговорила,
всё, что совесть не прочла –
протрубило Гавриилом,
утекло путём ручья.
Отблестело, отзвенело,
в
и в измученное тело
пролилось душой насквозь.
Отшумело, отзвучало
липким ливнем громких слов –
бесконечное начало
и задумчивое зло.
Всё, что справа, всё, что слева –
отболело и ушло
в запредельные напевы,
и молчало хорошо.
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Под тобою походим, Отче – очень ли нагрешим?
Ты помилуй-ка, Боже, позже – у нас режим:
до обеда хлебаем беды, ко Всенощной спим.
Не по требнику треба – выгибание ломких спин.
А когда ты нас выдашь, курва – сдашь как кур в ощип,
причастимся счастьем, окунаясь в кипящие щи.
Так на фоне раки – на Афоне засвищет рак,
перекрестится Будда, будет лоб разбивать дурак.
И за это поэту в его полные тридцать три
по ладони ладаном проведи и черту сотри.
* * *
Первая луна на человеке
светит в любопытный объектив,
а Господь смежил на это веки,
космос на себя облокотив.
И летит в извилистые дали
куча механических проныр
проверять по звяканью медали
видимость обратной стороны.
Первопроходимцы и проходцы
этой неуёмною зимой
жгут своё неверие о Солнце
всею окрылённостью земной.
А весной, разумной и лечебной,
примет космонавта на поля
крови намешавшая и щебня
первая, как исповедь, земля.
МУЗЫКА РЕЧИ
Намолчи на сто столетий,
а сорвавши кляп,
убедись, что смертны дети –
и хорей, и ямб.
Между сном и настоящим
истина одна:
в звонком выпаде разящем
правда холодна.
Бритву чувства вскинешь снова,
чтоб вершить добро…
Об язык заточишь слово –
бей им под ребро.
Время, звякнув циферблатом,
упадёт ничком,
тронет мысль скрипичным ладом
по виску смычком.
Правит музыку, известно,
музыка
Полоснёт по горлу песня –
вытекут слова.
ЁЛОЧНЫЙ СОК
выжимаешь ёлочный сок на ладонь –
а ладонь в крови,
и течёт горячая жизнь с неё,
и течёт внутри.
остановишь веселье потом, потом,
а пока – дави!
окуная широкий лоб в вино –
на сугроб смотри…
с деревянной лошади, мчащей вскачь,
дед мороз орёт,
бесконечным посохом, аки Бог,
этот стих дробит.
медсестра снегурочка, филин врач –
мне наполнят рот
ледяной таблеткой тоски – и слог
о любви убит.
без ума в груди и душевных скреп –
хоровод пустынь.
только слышен дурацкий детский смех,
но ведь слышать – труд.
и текут стихи, запекаясь в хлеб,
к рождеству звезды,
и семью стихами накормишь всех,
только все умрут.
ГАМСУН
Да, Гамсун – кнут: и жгуч и резок –
так под сурдинку пел с листа,
что кожу фьордов, словно с фресок,
срезала крупповская сталь.
А ты, читатель, если сможешь –
в подвале чтения замри,
пока бомбёжек первый отжим
являет миру сок земли.
Пока, бесчувствием расколот,
поэт не видит в том беду…
Не мы – а нас напишет голод,
перо макая в лебеду.
ЯНВАРЬ
Когда январь мерцает весело
туманной звёздностью армад –
смотри, как небо с тучи свесилось
и опадает на дома.
Зима на город снова дуется,
и в снежной хваткости оков
скрипит простуженная улица
шагами редких смельчаков.
А в парке, в солнце разуверенном,
всё бестолковей и скорей
пожаром тел больное дерево
врачует стая снегирей.
И дышится – морозом в голову!
И крик идёт на укорот –
как будто ледяное олово
тебе запаивает рот.
ПАФОС
Нет пути на древний остров,
вот и Пафос сдан в утиль:
с морем слов сложился просто
штиль высокий – в полный штиль.
А когда-то Афродита
там, из пены выходя,
лунным светочем облита,
дописала строчку дня.
В яром царстве патроната
в речи вкладывал патрон
оратории оратор –