Стиходворения
Шрифт:
стихи разрывают висок,
и каждый
вздымает мёртвую грудь.
И бьётся плавник о поверхность стали,
и вывернут странно рот
у тех, кто поверх перископной дали
проходит по небу вброд.
* * *
Когда истрачена судьба,
когда нет выдоха и цвета
и в однокомнатку гроба
ты провалился до рассвета,
уже отфорченный апрель
тебя по горлу
когда щеку щекочет хмель,
а холодильник зубы скалит, –
всё только вечность оттеняет –
закладка, Гамсун, бигуди,
прямоугольник одеяла –
вечерний холмик на груди…
И знойней тени и длинней,
но счастье так проклюнет тонко –
в нектаре клейком простыней
рождается цветок ребёнка!
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕРСОНАЖ
День с бегущими клёнами лисьими,
разбивая бутыль сентября,
проливается бурыми листьями
на провидческий стол бунтаря.
Переполнена кровью чернильница,
вдохновением пышет перо,
и бунтующий выписать силится
летней жизни смешной эпилог.
Только с красной строки получается:
то разлука, то, что уж там – смерть.
За полстрочки луна-распечальница
льёт в глаза ему жгущую медь.
Но чернильницу сажей промакивать
на стремительный пёрышка взмах –
это души героев обманчиво
поселять в неокрепших умах.
По летящему росчерку длинному,
шевелению каменных губ,
и по сердцу, и по небу – клин ему,
пальцев хруст в полуночную мглу.
И ломаются главы от окрика,
и слова собираются в бой –
за роман, не дописанный отроком,
за стихи, пережившие боль…
* * *
Ещё на миг очнётся колокольня
и упадёт на поле звон малиновый,
где чернозёма масляные комья
в колени прорастут ржаной молитвою.
Клянись и кайся, омывай колосья
ячменными слезами и гречишными,
пока по травам остро ходят косы,
остротами покамест не грешившие.
Насыпь в лохань ярчайших зёрен проса,
сломав язык, как об колено хлебушек,
татарские шипящие без спроса
заимствуя у деревенских девушек.
Плещи в гортань, не задевая печень,
пока рассвет на небе преет мускусном,
и жги листы, коль растопиться нечем,
поигрывая занемевшим мускулом.
* * *
Гале
Так
поднесёшь мне однажды зеркальце
и проржавленный пьедестал
за кумиром на небо сверзится.
Посади меня в чернозём –
лучше так, чем терпеть и мучиться:
отрыдаться разок за всё,
дорогая моя попутчица.
На плечо да на хрупкий стан
не возьмёшь ведь всю силу храма ты,
виноватится ангел сам –
нет поэту охранной грамоты.
Облака керосином жгут,
полыхает бумага писчая –
как же сильно меня там ждут,
что ожогами лишь я жив ещё.
* * *
Часы стучат в ночные барабаны
и цокают надменно язычком,
а тишина, раздробленная ими,
в травмпункте в очереди
корчится от крика.
Минуты не срастутся в вечность…
…Но где-то в детстве
мгновение садится на ледянку
и с горочки стремительно скользит.
Мгновение скользит…
КОМПЬЮТЕРНЫЙ ВИРУС
Когда у Ангела иссякнет
волшебный звук – мышиный клик –
и сисадмин, и хакер всякий
одарят пятками угли.
Тогда сойдутся в небе куцем
комет бесчисленных круги
и антивирусом сотрутся
и аватарка, и логин.
Пароль искать уже не нужно –
за дело взялся программист,
но путь его, как сервер вьюжный,
на мониторе жизни мглист.
Гугли же крепкие носилки,
когда зависнет сердце вдруг –
мы все пройдём по Божьей ссылке,
пути земного сделав крюк.
ЗА КРОВАВУ РЕЧЕНЬКУ
За кроваву реченьку, за мосток
отправляться в путь контрабасу нужно.
Впереди Ичкерия и Моздок,
впереди война, разговор оружья.
Впереди предательство и чины,
самопальный спирт как итог зачистки.
Километры берцами сочтены,
а слова домой – и не перечислишь.
За спиной Аргун и удар в обхват –
сто голов под роспись в ворота чехов;
прибалтийский цейс из ближайших хат;
на растяжке крик разрывного эха.
Если вышел срок тебе – помолчим.
Походив по горным дорогам с нами,
ты наверно видел звезду в ночи,
и она шептала тебе о маме.
Это просто тень на глаза легла