Стихотворения 1859–1860 гг.

Бенедиктов Владимир Григорьевич

Я. П. Полонскому

Между тем как на чужбине Лучшим солнцем ты согрет, в холодах проводим ныне Мы одно из наших лет. У Невы широководной В атмосфере непогодной, И отсюда наш привет Шлем тебе, наш превосходной, Драгоценнейший поэт! Говорят, что ты оставил Баден – Баден и к местам Приальпийским путь направил, И теперь витаешь там. Воздух сладостный Женевы, Как дыханье юной девы, Да влечет тебя к мечтам И внушит тебе напевы Новых песен, милых нам. Коль наладит с русской кровью Воздух тот – ему и честь. Пусть он даст прилив здоровью Твоему. – Ты ж нам дай весть: Как живешь вдали и вчуже? Мы ж поем все песню ту же: где ж нам новую завесть? Прозябаем в летней стуже; А ведь все ж отрада есть. В шубах ездим мы на дачу Под приветный кров спеша К тем, которых я означу Здесь начальной буквой Ш… Догадайся, – к тем знакомым, Что живут уютным домом, Где сидишь, легко дыша, И радушным их приемом Согревается душа, К согреванью ж плоти грешной Есть камин и чай гостям; И вчера у них успешно Побеседовалось нам; Был Щербина, Сонцов; снова О тебе метали слово — Знаешь – с бранью пополам; Вспоминали Соколова И фон – Яковлева там. И

стихи твои читали, И казалось мне: в тиши В них оттенки трепетали Подвижной твоей души, И – не надобно портрета, — Личность светлая поэта Очерталась: поспеши Дать еще два, три куплета — И подарок доверши.

«Воплощенное веселье…»

Воплощенное веселье, Радость в образе живом, Упоительное зелье, Жизнь в отливе огневом, Кипяток души игривой, Искры мыслей в море грез, Резвый блеск слезы шутливой И не в шутку смех до слез, Легкой песни вольный голос, Ум с мечтами заодно, Дума с хмелем, цвет и колос, И коронка, и зерно.

Признание в любви чиновника заемного банка

Кредитом страсти изнывая, Красавица! У ног твоих Горю тобой, о кладовая Всех мук и радостей моих! По справке видно самой верной Что я – едва узрел твой лик — Вмиг красоты твоей безмерной Я стал присяжный ценовщик. Но цифры все мои ничтожны, Все счеты рушиться должны, По всем статьям итоги ложны, Я вижу: нет тебе цены! Сам контролер – моих страданий, Конечно б, всех не сосчитал! Моих и мыслей и желаний, В тебя я внес весь капитал. Я внес – и не брал документов На сей внесенный мною вклад. И ждал, чтоб мне в замен процентов Тобой был кинут нежный взгляд. Бог дал мне домик. Чуждый миру Сей домик – сердце; я им жил: Я этот дом, любви квартиру, В тебе, как в банке, заложил. Чертог не каменный, конечно! (Таких и нету у меня) — Он пред тобой стоял беспечно. Незастрахован от огня. И обгорел, но я представил Тебе и пепел – все, что мог; Молю: помимо строгих правил Прими убогий сей залог! Прими – и действуй без прижимки: Арест, коль хочешь, налагай, Лишь бедный дом за недоимки В публичный торг не назначай! Да и к чему? Никто не купит, Ты за собой его упрочь, Все льготы дай! Чуть срок наступит — Отсрочь, рассрочь и пересрочь! Одно своим я звал именье, И было в нем немного душ: Одна душа в моем владеньи Была и в ней все дичь и глушь. Теперь и душу я, и тело Сдаю, кладу к твоим стопам. Ты видишь: чистое тут дело; А вот и опись всем статьям. Моя вся пашня – лист бумаги, Мой плуг – перо; пишу – пашу; Кропя дождем чернильной влаги, Я пашню ту песком сушу… На роковом Смоленском поле Моя землица, но и тут Имею я сажень – не боле, И ту мне после отведут Я весь, как ведомость простая, Перед тобой развит теперь. С натурой описи сличая, Обревизуй и все проверь. Тебе служить хочу и буду Я всем балансом сил моих, Лишь выдай мне с рукою в ссуду Всю сумму прелестей твоих! Мы кассу общую устроим, Кассиром главным будешь ты, И мы вдвоем с тобой удвоим Свои надежды и мечты. Хоть будет не до хваток гибель Кой в чем; за то в любви у нас Чрез год иль менее – уж прибыль, Клянусь, окажется как раз. И так из года в год умножим Мы эти прибыли с тобой, И вместе мы себя заложимо В наш банк последний – гробовой!

К точкам

Знакомки старые? О вы, в немые строчки, Средь огненных стихов, разбрызганные точки! Скажите: бросив здесь неконченый куплет, Сам, мимо всех чинов, насыпал в вас поэт, Иль вы явились тут и в должности и в чине — По независящей от автора причине? Поставленны ль в замен игривых, острых слов, Могущих уколоть каких-нибудь глупцов, Которые живут на нашем попеченьи, Имея иногда особое значенье? Иль заменили вы нескромный оборот Речей, способных жечь и соблазнять народ, Вводить в лукавый грех жену или вдовицу И заставлять краснеть стыдливую девицу? Иль правда смелая идеи роковой, Чтоб не тревожить мир больной, полуживой, За вами спряталась? Так, в отвращенье грому И шуму от езды по тряской мостовой, Кидают пред жильем недужного солому.

Желания

Кругом существенность бедна; Везде – концы, пределы, грани; Но в скудной жизни мне дана Неограниченность одна — Неограниченность желаний. Желаньем в вечность я лечу; И – червь земли – в быту убогом Я всемогущим быть хочу, Я быть хочу – безумец – богом. Я чуть ступил – и изнемог, Но с жалкой слабостью своею В своих желаньях я, как бог, Я беспредельностью владею, И повелительно свою Тебе я возвещаю волю, И блага все тебе на долю В прямых желаньях отдаю; И – близок час: перегорая В последнем пламени любви, Тебе скажу я, умирая: «Прости! Будь счастлива! Живи!»

«Поселившись в новой кельи…»

Поселившись в новой кельи Стран измайловских в глуши, За привет на новоселье Благодарность от души Лавроносному поэту Всеусердно приношу Я любезность, и прошу Озарять мой темный угол Поэтическим лучом, Хоть иные – то как пугал Рифм боятся, да и в чем Не дано им как-то вкусу: Пусть боятся. Храбрость трусу И несродна; – их потреб Музы чужды; что им Феб? Мы ж – присяжники искусства — Стариною как тряхнем, Новичков – то силой чувства Всех мы за пояс заткнем. современные вопросы, Канканируя, они Пусть решают! Мы ж в тени Гаркнем: прочь, молокососы! Тяжба с нами вам невмочь. Знайте: можем всех вас в купе Мы в парнасской нашей ступе В прах мельчайший истолочь.

Игра в шахматы

Войско стоит против войска. Готовятся к бою. Высится гордо над всеми король головою. Пешки стоят впереди. – Им сначала идти и валиться. В задних рядах королева и важные лица. Падают пешки. – То сволочь! Никто и не плачет. Пусть очищается прочим; а конь через головы скачет. Строются планы, к врагов пораженью приемлются меры. Накось, облическим шагом идут офицеры. Башни стоят по углам. Их натуре не свойственно прыгать. Сам же король иногда в своей сфере домашней Башню швырнет через себя, да и станет за башней; А поелику царю неучтиво сказать: ретируйся! — Коротко и нежно ему говорят: рокируйся! Он безопасного места заранее ищет в сражениях, Важности ради великой не быстр он в словах и движеньях. С клетки на ближнюю клетку ступает направо, налево, Взад и вперед, да и только. – А вот – королева, Та семимильно шагает и наскось и прямо; Многое ей позволяется. – Это ведь дама! То через все поле сраженья, через смутную пашню По-офицерски летит она вкось, то как башню Прямо ее переносят: ее и противник уважит: Ей приготовя удар, – «Берегись!» – он ей скажет. Если опасность грозит королю, тот удар не творится Сразу

ему: предварительно «шах» говорится. Случай коль есть заслонить, то и с места его не сдвигают, Пусть не тревожится! Все короля охраняют. На смерть все пешки пойдут и фигуры: ни слова, Пасть за него и сама королева готова. Если шах от коня, то нельзя оградить – это значит: Сам уходи! Ибо конь чрез ограды все скачет. Если же мат королю, то хоть сил еще много, Войско сдается бессорно. – Прямая дорога Всем остальным тут фигурам и пешкам – путь в ящик. Здесь представляется участи общей образчик. Тут, не боясь уж подвергнуться царскому гневу, С пешками вместе кладут короля, королеву, Знать тут и сволочь – все вместе. Таков уж обычай! Кто победил, кто сражен – все туда, без различий! Кончена партия. – Ходы все те ж на земле повторяя, Смертный волнуется партию жизни играя. Разница та, что игрок сам в игру ту невольно Вводится высшею силой, подчас хоть и больно. Мнит он: «Я двигал игру всю», – а рок самого его двигал, Сам он и пешкой служил, да и конником прыгал. Был офицером и башней. «Мат» – скажет верховный указчик, Сходит с доски он игральной и прячется в ящик.

Песнь радости

[из Шиллера]

Радость! Ты искра небес; ты божественна Дочь Елисейских полей! Мы, упоенные, входим торжественно В область святыни твоей. Все, что разрозненно светским дыханьем, Вяжешь ты братства узлом; Люди там – братья, где ты над сознанием Легким повеешь крылом.

(Хор)

Всем – простые объятья! Люди! Всех лобзаем вас. Там – над звездным сводом, братья, Должен быть отец у нас. С нами пируй, кто подругу желанную, Дружбы нашел благодать, Кто хоть единую душу избранную Может своею назвать, Знает, как бьется любовию сладкою Жаркая грудь на груди!.. Если ж кто благ сих не ведал, – украдкою, С плачем от нас отойди!

(Хор)

Все, над чем лик солнца ходит, Пусть обет любви творит! Нас туда любовь возводит, Где неведомый царит. К персям природы припав, упивается Радостью каждая тварь: Добрый и злой неудержно кидается К этой богине в алтарь. Радость – путь к дружбе, к сердечному счастию, К чаше с вином золотым; Червь упоенный ползет к сладострастию, К богу летит херувим.

Хор

Люди, ниц! Во прах главами! Сердце чует: есть творец. Там он, люди, над звездами — Царь ваш, бог ваш и отец. Радость – пружина в часах мироздания. Маятник этих часов. Радость! Ты – пульс в организме создания, В жилах вселенной ты – кровь. Долу – ты цвет вызываешь из семени; В небе – средь вечной игры, Водишь по безднам пространства и времени Солнцы, планеты, миры.

Хор

Как летят небес светила, Так по дольнему пути Каждый, братья, в ком есть сила, Как герой на бой – лети! Радость! ты путь указуешь искателю К благу – к венцу бытия; В огненном зеркале правды – пытателю Зрима улыбка твоя; Смертному веешь ты солнечным знаменем Веры с крутой высоты; В щели гробов проникающим пламенем Блещешь меж ангелов ты.

Хор

Люди! Наш удел – терпенье. Всяк неси свой в жизни крест! Братья! Там возногражденье — У отца, что выше звезд. Будем богам подражать! На творение Милость их сходит равно. Бедный, убогий! Приди – наслаждение С нами вкусить заодно! Злоба! останься навеки забытою! Враг наш да будет прощен! Пусть обретет он слезу ядовитую! Пусть не терзается он!

Хор

В пламя – книгу долговую! Всепрощение врагам! Бог за нашу мировую Примирится с нами – там. Пенится радость и в чаши вливается, Золотом гроздий горя; В робкого с нею дух бодрый вселяется, Кротости дух – в дикаря. Встанем, о братья, и к своду небесному Брызнем вином золотым! Встанем – и доброму духу безвестному Этот бокал посвятим!

Хор

В хорах звездных кто прославлен, Серафимами воспет, Выше звезд чей трон поставлен — Здесь да внемлет наш привет! Братья! Терпенье и твердость – в страданиях! Помощь невинным в беде! Строгая верность – в святых обещаниях! Честность и правда – везде! Пред утеснителем – гордость спокойная! Губит: умри – не дрожи! Правому делу – награда достойная! Гибель – исчадиям лжи!

Хор

Лейся, нектар! Пеньтесь, чаши! Круг! Теснее становись! Каждый вторь обеты наши! Божьим именем клянись! Братья! Пощада – злодея раскаянью! Цепи долой навсегда! Смерти есть место: нет места отчаянью! Милость – и в громе суда! И да услышим из уст бесконечного Глас его: мертвый! живи! Ада нет боле! Нет скрежета вечного! Вечность есть царство любви.

Хор

Буди светел час прощанья! По могилам – сладкий сон! В день же судный, в день восстанья Благость – суд, любовь – закон!

Дева за клавесином

(Из Шиллера)

Клавесин, перстам твоим послушный, Зазвучал: я слышу гимн небесный — И стою, как истукан бездушный, И парю, как гений бестелесный. Воздух, только б не нарушить Тех мелодий, что он слышит, Только б слышать, только б слушать, Притаился и не дышит. Мнится: полный круг созданья Тает в неге обаянья; Охватила ты его Струн волшебных перебором, Как сковала беглым взором Область сердца моего Звуки льются в огненных размерах: Кажется, все вновь и вновь творимы. На струях, как на небесных сферах, В звуках тех родятся херувимы; Кажется, из недр хаоса блещет Новый мир, и в вихре мирозданья Восходя, за солнцем солнце хлещет Бурными потоками сиянья. Слышится мне в сладких Переливных тонах — Ручеек на гладких Камешках надонных; Слышится мне – то по тучам гремящий, Божий орган тот, где, сыпля перуны, Рвутся сверкающей молнии струны; То по уступам с обрывов скользящий С шумом глухим, из раската в раскат, Прыщущий пеной широкий каскад; То ласкательно – игривый Вперескок через лесок Шаловливо листья ивы Покачнувший ветерок; То мне в стенающих звуках открыта Адская бездна, где волны Коцита — Слезные волны текут через край; То предо мной разверзается рай, И готов спросить у девы Я сквозь трепет в этот миг: То не райские ль напевы, Не предвечный ли язык?

Смерть

(Из Гюго)

Над нивой жизненной я видел эту жницу. Схватив блестящий серп в костлявую десницу, Она, повсюду страх и ужас разнося, Шагала, тем серпом махая и кося, И триумфаторы под знаком этой жницы Мгновенно падали с победоносной колесницы; Тут рушился алтарь, там низвергался трон, И обращались в прах и Тир, и Вавилон, Младенец – в горсть земли, и в пыль – зачаток розы, А очи матери – в источник вечный – в слезы, И скорбный женский стон мне слышался: «Отдай!» Затем ли, чтоб терять, мне сказано: «Рождай!» Я слышал общий вопль неисходимой муки. Там из – под войлока высовывались руки Окостенелые, и все росло, росло Людских могил, гробов и саванов число. То было торжество печали, тьмы и хлада, И в вечный мрак неслась, как трепетное стадо Под взмахом грозного, нещадного серпа, Народов и племен смятенная толпа; А сзади роковой и всеразящей жницы, С челом, увенчанным сиянием зарницы, Блестящий ангел нес чрез бледных лиц толпы Сей жатвой снятых душ обильные снопы.