Стихотворения 1912-1917
Шрифт:
В полдень, возле Марка, что казался Патриархом Сирии и Смирны, Солнце, улыбаясь в светлой дымке, Перламутром розовым слепило. Солнце пригревало стены Дожей, Площадь и воркующих, кипящих Сизых голубей, клевавших зерна Под ногами щедрых форестьеров. Все блестело - шляпы, обувь, трости, Щурились глаза, сверкали зубы, Женщины, весну напоминая Светлыми нарядами, раскрыли Шелковые зонтики, чтоб шелком Озаряло лица... В галерее Я сидел, спросил газету, кофе И о чем-то думал... Тот, кто молод, Знает, что он любит. Мы не знаем Целый мир мы любим... И далеко, За каналы, за лежавший
Вечером - туман, молочно-серый, Дымный, непроглядный. И пушисто Зеленеют в нем огни, столбами Фонари отбрасывают тени. Траурно Большой канал чернеет В россыпи огней, туманно-красных, Марк тяжел и древен. В переулках Слякоть, грязь. Идут посередине,В опере как будто. Сладко пахнут Крепкие сигары. И уютно В светлых галереях - ярко блещут Их кафе, витрины. Англичане Покупают кружево и книжки С толстыми шершавыми листами, В переплетах с золоченой вязью, С грубыми застежками... За мною Девочка пристряла - все касалась До плеча рукою, улыбаясь Жалостно и робко: "Mi d'un soldo!"1 Долго я сидел потом в таверне, Долго вспоминал ее прелестный Жаркий взгляд, лучистые ресницы И лохмотья... Может быть, арабка?
Ночью, в час, я вышел. Очень сыро, Но тепло и мягко. На пьяцетте Камни мокры. Нежно пахнет морем, Холодно и сыро вонью скользких Темных переулков, от канала Свежестью арбуза. В светлом небе Над пьяцеттой, против папских статуй На фасаде церкви - бледный месяц:
(*363) То сияет, то за дымом тает, За осенней мглой, бегущей с моря. "Не заснул, Энрико?" - Он беззвучно, Медленно на лунный свет выводит Длинный черный катафалк гондолы, Чуть склоняет стан - и вырастает, Стоя на корме ее... Мы долго Плыли в узких коридорах улиц, Между стен высоких и тяжелых...
В этих коридорах - баржи с лесом, Барки с солью: стали и ночуют. Под стенами - сваи и ступени, В плесени и слизи. Сверху - небо, Лента неба в мелких бледных звездах... В полночь спит Венеция,- быть может, Лишь в притонах для воров и пьяниц, За вокзалом, светят щели в ставнях, И за ними глухо слышны крики, Буйный хохот, споры и удары По столам и столикам, залитым Марсалой и вермутом... Есть прелесть В этой поздней, в этой чадной жизни Пьяниц, проституток и матросов! "Но amato, amo, Desdemona"2,Говорит Энрико, напевая, И, быть может, слышит эту песню Кто-нибудь вот в этом темном доме Та душа, что любит... За оградой Вижу садик; в чистом небосклоне Голые, прозрачные деревья, И стеклом блестят они, и пахнет Сад вином и медом... Этот винный Запах листьев тоньше, чем весенний! Молодость груба, жадна, ревнива, Молодость не знает счастья - видеть Слезы на ресницах Дездемоны, Любящей другого...
(*364) Вот и светлый Выход в небо, в лунный блеск и воды! Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц, Перелив зеркальных вод и тонкий Голубой туман, в котором сказкой Кажутся вдали дома и церкви! Здравствуйте, полночные просторы Золотого млеющего взморья И огни чуть видного
* * *
Теплой ночью, горною тропинкой, Я иду в оливковом лесу. Вижу в небе белый, ясный месяц, В сердце радость мирную несу.
Свет и тень по мне проходят сетью. Редкий лес похож на серый сад. Над горой далекой и высокой Две звезды полночные лежат.
Вот и дома. Белый, ясный месяц Против белой мазанки моей. И всю ночь хрустальными ручьями Звон цикад журчит среди камней. 4.IХ.13
МОГИЛЬНАЯ ПЛИТА
Опять знакомый дом...
Огарев.
Могильная плита, железная доска,
В густой траве врастающая в землю,И мне печаль могил понятна и близка,
И я родным преданьям внемлю. (*365) И я "люблю людей, которых больше нет",
Любовью всепрощающей, сыновней. Последний их побег, я не забыл их след
Под старой, обветшалою часовней. Я молодым себя, в своем простом быту,
На бедном их погосте вспоминаю. Последний их побег, под эту же плиту
Приду я лечь - и тихо лягу - с краю. 6.IX.13
ПОСЛЕ ОБЕДА
Сквозь редкий сад шумит в тумане море И тянет влажным холодом в окно. Сирена на туманном косогоре Мычит и мрачно и темно.
Лишь гимназистка с толстыми косами Одна не спит,- одна живет иным, Хватая жадно синими глазами Страницу за страницей "Дым". 6.IХ.13
ГОСПОДЬ СКОРБЯЩИЙ
Воззвал господь, скорбящий о Сионе, И Ангелов Служения спросил: "Погибли стяги, воинство и кони,Что сделал Царь, покорный богу Сил?"
И Ангелы Служения сказали: "Он вретищем завесил тронный зал, Он потушил светильники в том зале, Он скорбь свою молчанием связал".
(*366) Воззвал господь: "И я завешу тьмою, Как вретищем, мной созданную твердь, Я потушу в ней солнце и сокрою Лицо свое, да правит в мире Смерть!"
И отошел с покинутого трона К тем тайникам, чье имя - Мистарим, И плакал там о гибели Сиона, Для Ангелов Служения незрим. Капри, 10.III.14
ИАКОВ
Иаков шел в Харан и ночевал в пути, Затем что пала ночь над той пустыней древней. Царь говорит рабам: "Вот должен друг прийти. Гасите все огни,- во мраке мы душевней".
Так повелел господь гасить светило дня, Чтоб тайную вести с Иаковом беседу, Чтоб звать его в ноч`и: "Восстань, бори меня И всей земле яви мой знак, мою победу!" Капри, 10.III.14
МАГОМЕТ И САФИЯ
С`афия, проснувшись, заплетает ловкой Голубой рукою пряди черных кос: "Все меня ругают, Магомет, жидовкой",Говорит сквозь слезы, не стирая слез.
Магомет, с усмешкой и любовью глядя, Отвечает кротко: "Ты скажи им, друг: Авраам - отец мой, Моисей - мой дядя, Магомет - супруг". 24.III.14
(*367)
* * *
Плакала ночью вдова: Нежно любила ребенка, но умер ребенок. Плакал и старец-сосед, прижимая к глазам рукава, Звезды светили, и плакал в закуте козленок.
Плакала мать по ночам. Плачущий ночью к слезам побуждает другого Звезды слезами текут с небосклона ночного, Плачет господь, рукава прижимая к очам. 24.III.14