Стихотворения и поэмы. Том 1

Белый Андрей

1903

Серебряный Колодезь

Блоку

1

Один, один средь гор. Ищу Тебя. В холодных облаках бреду бесцельно. Душа моя скорбит смертельно. Вонзивши жезл, стою на высоте. Хоть и смеюсь, а на душе так больно. Смеюсь мечте своей невольно. О, как тяжел венец мой золотой! Как я устал!.. Но даль пылает. Во тьме ночной мой рог взывает. Я был меж вас. Луч солнца золотил причудливые тучи в яркой дали. Я вас будил, но вы дремали. Я был меж вас печально-неземной. Мои слова повсюду раздавались. И надо мной вы

все смеялись. И я ушел. И я среди вершин. Один, один. Жду знамений нежданных. Один, один средь бурь туманных. Всё как в огне. И жду, и жду Тебя. И руку простираю вновь бесцельно. Душа моя скорбит смертельно.

Сентябрь 1901

Москва

2

Из-за дальних вершин показался жених озаренный. И стоял он один, высоко над землей вознесенный. Извещалось не раз о приходе владыки земного. И в предутренний час запылали пророчества снова. И лишь света поток над горами вознесся сквозь тучи, он стоял, как пророк, в багрянице, свободный, могучий. Вот идет. И венец отражает зари свет пунцовый. Се – венчанный телец, основатель и Бог жизни новой.

Май 1901

Москва

3

Суждено мне молчать. Для чего говорить? Не забуду страдать. Не устану любить. Нас зовут без конца… Нам пора… Багряницу несут и четыре колючих венца. Весь в огне и любви мой предсмертный, блуждающий взор. О, приблизься ко мне — распростертый, в крови, я лежу у подножия гор. Зашатался над пропастью я и в долину упал, где поет ручеек. Тяжкий камень, свистя, неожиданно сбил меня с ног — тяжкий камень, свистя, размозжил мне висок. Среди ландышей я — зазиявший, кровавый цветок. Не колышется больше от мук вдруг застывшая грудь. Не оставь меня, друг, не забудь!..

1903

Москва

Одиночество

Посвящается В.С. Соловьеву

Я вновь один. Тоскую безнадежно. Виденья прежних дней, нас звавшие восторженно и нежно, рассеялись, лишь стало холодней. Стою один. Отчетливей, ясней ловлю полет таинственных годин. Грядущее мятежно. Стою один. Тоскую безнадежно. Не возродить… Что было, то прошло — всё время унесло. Тому, кто пил из кубка огневого, не избежать безмолвия ночного. Недолго. Близится. С питьем идет ко мне. Стучит костями. Уста мои кровавый огнь сожжет. Боюсь огня… вдали, над тополями двурогий серп вон там горит огнями средь онемело-мертвенных вершин. Туман спустился низко. Один, один, а смерть так близко.

Сентябрь 1901

Москва

Осень

1

Огромное стекло в оправе изумрудной разбито вдребезги под силой ветра чудной — огромное стекло в оправе изумрудной. Печальный друг, довольно cлез – молчи! Как в ужасе застывшая зарница, луны осенней багряница. Фатою траурной грачи несутся – затенили наши лица. Протяжно дальний визг окрестность опояшет. Полынь метлой испуганно нам машет. И красный лунный диск в разбитом зеркале, чертя рубины, пляшет.

2

В небесное стекло с размаху свой пустил железный молот… И молот грянул тяжело. Казалось мне – небесный свод расколот. И

я стоял, как вольный сокол. Беспечно хохотал среди осыпавшихся стекол. И что-то страшное мне вдруг открылось. И понял я – замкнулся круг, и сердце билось, билось, билось. Раздался вздох ветров среди могил — «Ведь ты, убийца, себя убил, — убийца!» Себя убил. За мной пришли. И я стоял. побитый бурей сокол — молчал среди осыпавшихся стекол.

Август 1903

Серебряный Колодезь

Священные дни

Посвящается П.А. Флоренскому

Ибо в те дни будет такая скорбь,

какой не было от начала творения.

Марк XIII, 19

Бескровные губы лепечут заклятья. В рыданье поднять не могу головы я. Тоска. О, внимайте тоске, мои братья. Священна она в эти дни роковые. В окне дерева то грустят о разлуке на фоне небес неизменно свинцовом, то ревмя ревут о Пришествии Новом, простерши свои суховатые руки. Порывы метели суровы и резки Ужасная тайна в душе шевелится. Задерни, мой брат, у окна занавески: а то будто Вечность в окошко глядится. О, спой мне, товарищ! Гитара рыдает. Прекрасны напевы мелодии страстной. Я песне внимаю в надежде напрасной… А там… за стеной… тот же голос взывает. Не раз занавеска в ночи колыхалась. Я снова охвачен напевом суровым, Напевом веков о Пришествии Новом… И Вечность в окошко грозой застучалась. Куда нам девать свою немощь, о братья? Куда нас порывы влекут буревые? Бескровные губы лепечут заклятья. Священна тоска в эти дни роковые.

1901

На закате

Бледно-красный, весенний закат догорел. Искрометной росою блистала трава. На тебя я так грустно смотрел. Говорит неземные слова. Замерла ты, уйдя в бесконечный простор. Я все понял Я знал, что расстанемся мы. Мне казалось – твой тающий взор видел призрак далекой зимы. Замолчала… А там степь цвела красотой. Все. синея, сливалось с лазурью вдали. Вдоль заката тоскливой мечтой догоревшие тучки легли. Ты, вставая, сказала мне. «Призрак… обман…» Я поник головой Навсегда замолчал. И холодный, вечерний туман над сырыми лугами вставал. Ты ушла от меня. Между нами года. Нас с тобой навсегда разлучили они. Почему же тебя, как тогда, я люблю в эти серые дни?

Апрель 1901

Москва

Подражание Вл. Соловьеву

Тучек янтарных гряда золотая в небе застыла, и дня не вернуть. Ты настрадалась: усни, дорогая… Вечер спустился. В тумане наш путь Пламенем желтым сквозь ветви магнолий ярко пылает священный обет. Тают в душе многолетние боли, точно звезды пролетающий след. Горе далекою тучею бурной к утру надвинется Ветром пахнет Отблеск зарницы лилово-пурпурной вспыхнет на небе и грустно заснет. Здесь отдохнем мы. Луна огневая не озарит наш затерянный путь. Ты настрадалась, моя дорогая, Вечер спускается. Время уснуть.

1902

Москва

Любовь

Был тихий час. У ног шумел прибой. Ты улыбнулась, молвив на прощанье: «Мы встретимся… До нового свиданья…» То был обман. И знали мы с тобой, что навсегда в тот вечер мы прощались. Пунцовым пламенем зарделись небеса. На корабле надулись паруса Над морем крики чаек раздавались. Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн. Мелькал корабль, с зарею уплывавший средь нежных, изумрудно-пенных волн, как лебедь белый, крылья распластавший. И вот его в безбрежность унесло. На фоне неба бледно-золотистом вдруг облако туманное взошло и запылало ярким аметистом.