Стихотворения и поэмы
Шрифт:
(«Романс»)
Это был голос человека, требовательного в любви и понимающего, о чем пишет:
Я суеверна и скупа, Мне ревность жжет и сушит кровь Я не хочу тебя терять, Моя последняя любовь! ………………… Пускай отсохнет мой язык, Пусть руку отсекут мою: Не напишу тебе стихов, Пока тебя не разлюблю…(«Ты
Четвертый, последний» раздел «Упрямого календаря» — сборный (тринадцать стихотворений разного плана). Он кончается трагической «Счастливой женой», рассказом о двух матерях, зачавших в одно время:
Грозовой ночью, ночью мая, Счастливая, ты примешь плод, Но где-то в городе иная С проклятьем семя понесет.Судьбы их сыновей — запрограммированы; если о первом мы узнаем, что:
Он дремлет на плече твоем. Ребенок, сын, кумир, И свет от лампы над столом Струит покой и мир, —то судьба второго неотвратима:
А тот, как сорная трава, Растет на пустырях. Таит ребячья голова Обиды, злобу, страх.Нэповское время действия обозначено не газетными ориентирами, а видением автора:
И снова всё, как было встарь: Вернулся хлеб, вернулся псарь, —которое уже в 1935-м не устроит цензуру.
Дальнейший сюжет прост, как американское кино, — приходит день, когда парень-бандит, под караулив лично ему незнакомого сына «счастливой жены», сражает его ударом ножа, и что с того, что сам гибнет от рук милиции?
И легче ли тебе, сестра, Что и того, убийцу, — тоже Шесть пуль законных спать уложат На снег тюремного двора?Полонскую, растившую сына и озабоченную его судьбой, такой сюжет занимал и пугал своей реальностью, она отразила, вместе с тем, одну из социальных проблем страны, вышедшей из гражданской войны, — проблему, разрешенную потом жестоко, но без устранения ее корней.
Несколько стихотворений «Упрямого календаря» написаны на литературные темы; например, «Прощальная ода» с ее благодарным возвращением к годам парижской юности:
Кто стар и бессилен и духом нищ, Лишь тот от тебя отречется, Париж, —с полным осознанием невозвратности беспечной эпохи:
Мы в непраздный вступаем век. К чему лицемерить? Прощай навек…(Ставшая несбыточной мечта снова повидать Париж не оставляла Полонскую
Впрочем, и голос новой Полонский пробивался в «Упрямом календаре» в нестареющих строках 1924 года:
Страна казарм, страна хоругвей. Доска, готовая к резьбе… Не те проступят буква к букве. Республика, в твоем гербе. Но смыв державства завитушки — «Империя! Россия! Рим!», — Мы перепишем имя — «Пушкин» И медь, как память, протравим.(«Имя»)
Говоря об «Упрямом календаре», обратим внимание и на фактически последнее обращение Полонской к «родовой» теме — не в антифашистском (что приглушенно еще встретится в книге «Времена мужества»), а в национальном смысле. Это стихотворение «Встреча» (1926–1927 гг.), сюжет которого вполне бытовой: утром, по дороге на работу, на бегу, останавливает автора голос старой нищенки, просящей на идиш милостыню. Голос этот вызывает недоумение и вопрос:
— Старуха, как в этой толпе чужих Меня ты узнала, полуслепая? ведь мне не понять бормотаний твоих. Ведь я же такая, как те, они, — Сухая, чужая, чужая.Вопрос и ответ, сочиненные Полонской, наш, думать, и были содержанием стихотворения:
— Есть, доченька, верные знаки у нас, Нельзя ошибиться никак. У девушек наших печальный глаз, Ленивый и томный шаг. И смеются они не так, как те, — Открыто в своей простоте, — Но как луна из-за туч блестит, Так горе в улыбке у них сидит.Характерно, что, когда Полонская вложила листок с этим стихотворением в письмо Илье Эренбургу, он, прочитав его, безусловно и сразу отверг, о чем строго написал ей из Парижа (24 сентября 1927 г.), используя характерный для него эвфемизм: «К халдеям прошу относиться критически и любить их предпочтительно в теории (это и о стихотворении и о палестинской теме)» [75] . Полонская стояла на своем, и в 1935-м это стихотворение включила в книгу «Года» — в последний раз…
75
Илья Эренбург. Дай оглянуться… Письма 1908–1930. М., 2004. С. 548.
Офицер Красной Армии
2. Командир Красной Армии
Фантастика:
попаданцы
рейтинг книги
