Стихотворения и поэмы

Толстой Алексей Константинович

6

Порою в тверди голубойПроходят тучи над долиной;Они картину за картиной,Плывя, свивают меж собой.Так, в нескончаемом движенье,Клубится предо мной всегдаВоспоминаний череда,Погибшей жизни отраженья;И льнут, и вьются без конца,И вечно волю осаждают,И онемевшего певца,Ласкаясь, к песням призывают.И казнью стал мне праздный дар,Всегда готовый к пробужденью;Так ждет лишь ветра дуновеньяПод пеплом тлеющий пожар —Перед моим тревожным духомТеснятся образы толпой,И, в тишине, над чутким ухомДрожит созвучий мерный строй;И я, не смея святотатноИх вызвать в жизнь из царства тьмы,В хаоса ночь гоню обратноМои непетые псалмы.Но тщетно я, в бесплодной битве,Твержу уставные словаИ заучённые молитвы —Душа берет свои права!Увы, под этой ризой черной,Как в оны дни под багрецом,Живым палимое огнем,Мятется сердце непокорно!Юдоль, где я похоронилБроженье деятельных сил,Свободу творческого слова —Юдоль молчанья рокового!О, передай душе моейТвоих стремнин покой угрюмый!Пустынный ветер, о развейМои недремлющие думы!

7

Тщетно он просит и ждет от безмолвной юдоли покоя,Ветер пустынный не может недремлющей думы развеять.Годы проходят один за другим, всё бесплодные годы!Всё тяжелее над ним тяготит роковое молчанье.Так он однажды сидел у входа пещеры, рукоюГрустные очи закрыв и внутренним звукам внимая.К скорбному тут к нему подошел один черноризец,Пал

на колени пред ним и сказал: «Помоги, Иоанне!Брат мой по плоти преставился; братом он был по душе мне!Тяжкая горесть снедает меня; я плакать хотел бы —Слезы не льются из глаз, но скипаются в горестном сердце.Ты же мне можешь помочь: напиши лишь умильную песню,Песнь погребальную милому брату, ее чтобы слыша,Мог я рыдать, и тоска бы моя получила ослабу!»Кротко взглянул Иоанн и печально в ответ ему молвил:«Или не ведаешь ты, каким я связан уставом?Строгое старец на песни мои наложил запрещенье!»Тот же стал паки его умолять, говоря: «Не узнаетСтарец о том никогда; он отсель отлучился на три дня,Брата ж мы завтра хороним; молю тебя всею душою,Дай утешение мне в беспредельно горькой печали!»Паки ж отказ получив: «Иоанне! – сказал черноризец, —Если бы был ты телесным врачом, а я б от недугаТак умирал, как теперь умираю от горя и скорби,Ты ли бы в помощи мне отказал? И не дашь ли ответаГосподу Богу о мне, если ныне умру безутешен?»Так говоря, колебал в Дамаскине он мягкое сердце.Собственной полон печали, певец дал жалости место;Черною тучей тогда на него низошло вдохновенье,Образы мрачной явились толпой, и в воздухе звукиСтали надгробное мерно гласить над усопшим рыданье.Слушал певец, наклонивши главу, то незримое пенье,Долго слушал, и встал, и, с молитвой вошедши в пещеру,Там послушной рукой начертал, что ему прозвучало.Так был нарушен устав, так прервано было молчанье.–Над вольной мыслью Богу неугодны Насилие и гнет:Она, в душе рожденная свободно, В оковах не умрет!Ужели вправду мнил ты, близорукий, Сковать свои мечты?Ужель попрать в себе живые звуки Насильно думал ты?С Ливанских гор, где в высоте лазурной Белеет дальний снег,В простор степей стремяся, ветер бурный Удержит ли свой бег?И потекут ли вспять струи потока, Что между скал гремят?И солнце там, поднявшись от востока, Вернется ли назад?

8

Колоколов унылый звонС утра долину оглашает.Покойник в церковь принесен;Обряд печальный похоронСобор отшельников свершает.Свечами светится алтарь,Стоит певец с поникшим взором,Поет напутственный тропарь,Ему монахи вторят хором:

Т р о п а р ь

«Какая сладость в жизни сейЗемной печали непричастна?Чье ожиданье не напрасно?И где счастливый меж людей?Все то превратно, все ничтожно,Что мы с трудом приобрели, —Какая слава на землиСтоит тверда и непреложна?Все пепел, призрак, тень и дым,Исчезнет все как вихорь пыльный,И перед смертью мы стоимИ безоружны и бессильны.Рука могучего слаба,Ничтожны царские веленья —Прими усопшего раба,Господь, в блаженные селенья!Как ярый витязь смерть нашла,Меня как хищник низложила,Свой зев разинула могилаИ все житейское взяла.Спасайтесь, сродники и чада,Из гроба к вам взываю я,Спасайтесь, братья и друзья,Да не узрите пламень ада!Вся жизнь есть царство суеты,И, дуновенье смерти чуя,Мы увядаем, как цветы, —Почто же мы мятемся всуе?Престолы наши суть гроба,Чертоги наши – разрушенье, —Прими усопшего раба,Господь, в блаженные селенья!Средь груды тлеющих костейКто царь? кто раб? судья иль воин?Кто царства Божия достоин?И кто отверженный злодей?О братья, где сребро и злато?Где сонмы многие рабов?Среди неведомых гробовКто есть убогий, кто богатый?Все пепел, дым, и пыль, и прах,Все призрак, тень и привиденье —Лишь у тебя на небесах,Господь, и пристань и спасенье!Исчезнет все, что было плоть,Величье наше будет тленье —Прими усопшего, Господь,В твои блаженные селенья!И Ты, Предстательница всем!И Ты, Заступница скорбящим!К Тебе о брате, здесь лежащем,К Тебе, Святая, вопием!Моли Божественного Сына,Его, Пречистая, моли,Дабы отживший на землиОставил здесь свои кручины!Все пепел, прах, и дым, и тень!О други, призраку не верьте!Когда дохнет в нежданный деньДыханье тлительное смерти,Мы все поляжем, как хлеба,Серпом подрезанные в нивах, —Прими усопшего раба,Господь, в селениях счастливых!Иду в незнаемый я путь,Иду меж страха и надежды;Мой взор угас, остыла грудь,Не внемлет слух, сомкнуты вежды;Лежу безгласен, недвижим,Не слышу братского рыданья,И от кадила синий дымНе мне струит благоуханье;Но вечным сном пока я сплю.Моя любовь не умирает,И ею, братья, вас молю,Да каждый к Господу взывает:Господь! В тот день, когда трубаВострубит мира преставленье, —Прими усопшего рабаВ Твои блаженные селенья!»

9

Так он с монахами поет.Но вот меж ними, гость нежданный,Нахмуря брови, предстаетНаставник старый Иоанна.Суровы строгие черты,Главу подъемля величаво:«Певец, – он молвит, – так ли тыБлюдешь и чтишь мои уставы?Когда пред нами братний прах,Не петь, но плакать нам пристойно!Изыди, инок недостойный, —Не в наших жить тебе стенах!»И, гневной речью пораженный,Виновный пал к его ногам:«Прости, отец! не знаю сам,Как преступил твои законы!Во мне звучал немолчный глас,В неодолимой сердца мукеНевольно вырвалися звуки,Невольно песня полилась!»И ноги старца он объемлет:«Прости вину мою, отец!»Но тот раскаянью не внемлет,Он говорит: «Беги, певец!Досель житейская гордыняЕще жива в твоей груди —От наших келий отойди,Не оскверняй собой пустыни!»

10

Прошла по лавре роковая весть,Отшельников смутилося собранье:«Наш Иоанн, Христовой церкви честь,Наставника навлек негодованье!Ужель ему придется перенесть,Ему, певцу, позорное изгнанье?»И жалостью исполнились сердца,И все собором молят за певца.Но, словно столб, наставник непреклонен,И так в ответ просящим молвит он:«Устав, что мной однажды узаконен,Не будет даром ныне отменен.Кто к гордости и к ослушанью склонен,Того как терн мы вырываем вон.Но если в нем неложны сожаленья,Эпитимьей он выкупит прощенье:Пусть он обходит лавры черный двор,С лопатою обходит и с метлою;Свой дух смирив, пусть всюду грязь и сорОн непокорной выметет рукою.Дотоль над ним мой крепок приговор,И нет ему прощенья предо мною!»Замолк. И, вняв безжалостный отказ,Вся братия в печали разошлась.–Презренье, други, на певца,Что дар священный унижает,Что пред кумирами склоняетКрасу лаврового венца!Что гласу истины и честиВнушенье выгод предпочел,Что угождению и лестиБесстыдно продал свой глагол!Из века в век звучать готово,Ему на казнь и на позор,Его бессовестное слово,Как всенародный приговор.Но ты, иной взалкавший пищи,Ты, что молитвою влеком,Высокий сердцем, духом нищий,Живущий мыслью со Христом,Ты, что пророческого взораПред блеском мира не склонял, —Испить ты можешь без укораВесь унижения фиал!И старца речь дошла до Дамаскина.Эпитимьи условия узнав,Певец спешит свои загладить вины,Спешит почтить неслыханный устав.Сменила радость горькую кручину:Без ропота лопату в руки взяв,Певец Христа не мыслит о пощаде,Но униженье терпит Бога ради.–Тот,

кто с вечною любовиюВоздавал за зло добром —Избиен, покрытый кровию,Венчан терновым венцом —Всех, с собой страданьем сближенных,В жизни долею обиженных,Угнетенных и униженных,Осенил своим крестом.Вы, чьи лучшие стремленияДаром гибнут под ярмом,Верьте, други, в избавление —К Божью свету мы грядем!Вы, кручиною согбенные,Вы, цепями удрученные,Вы, Христу сопогребенные,Совоскреснете с Христом!

11

Темнеет. Пар струится синий;В ущелье мрак и тишина;Мерцают звезды; и лунаВосходит тихо над пустыней.В свою пещеру одинокУшел отшельник раздраженный.Все спит. Луной посеребренный,Иссякший видится поток.Над ним скалистые вершиныИз мрака смотрят там и тут;Но сердце старца не влекутПрироды мирные картины;Оно для жизни умерло.Согнувши строгое чело,Он, чуждый миру, чуждый братьям,Лежит, простерт перед распятьем.В пыли седая голова,И смерть к себе он призывает,И шепчет мрачные слова,И камнем в перси ударяет.И долго он поклоны клал,И долго смерть он призывал,И наконец, в изнеможенье,Безгласен, наземь он упал,И старцу видится виденье:Разверзся вдруг утесов свод,И разлилось благоуханье,И от невидимых высотВ пещеру падает сиянье.И в трепетных его лучах,Одеждой звездною блистая,Явилась Дева ПресвятаяС Младенцем спящим на руках.Из света чудного слиянный,Ее небесно-кроток вид.«Почто ты гонишь Иоанна? —Она монаху говорит. —Его молитвенные звуки,Как голос неба на земли,В сердца послушные текли.Врачуя горести и муки.Почто ж ты, старец, заградилНещадно тот источник сильный,Который мир бы напоилВодой целебной и обильной?На то ли жизни благодатьГосподь послал Своим созданьям,Чтоб им бесплодным истязаньемСебя казнить и убивать?Он дал природе изобилье,И бег струящимся рекам,Он дал движенье облакам,Земле цветы и птицам крылья.Почто ж певца живую речьСковал ты заповедью трудной?Оставь его глаголу течьРекой певучей неоскудно!Да оросят его мечты,Как дождь, житейскую долину;Оставь земле ее цветы,Оставь созвучья Дамаскину!»Виденье скрылось в облаках,Заря восходит из тумана...Встает встревоженный монах,Зовет и ищет Иоанна —И вот обнял его старик:«О сын смирения Христова!Тебя душою я постиг —Отныне петь ты можешь снова!Отверзи вещие уста,Твои окончены гоненья!Во имя Господа Христа,Певец, святые вдохновеньяИз сердца звучного излей,Меня ж, молю, прости, о чадо,Что слову вольному преградойЯ был по грубости моей!»

12

Воспой же, страдалец, воскресную песнь! Возрадуйся жизнию новой!Исчезла коснения долгая плеснь, Воскресло свободное слово!Того, кто оковы души сокрушил, Да славит немолчно созданье!Да хвалят торжественно Господа СилИ солнце, и месяц, и хоры светил, И всякое в мире дыханье!Блажен, кому ныне, Господь, пред Тобой И мыслить и молвить возможно!С бестрепетным сердцем и с теплой мольбойВо имя Твое он выходит на бой Со всем, что неправо и ложно!Раздайся ж, воскресная песня моя! Как солнце взойди над землею!Расторгни убийственный сон бытияИ, свет лучезарный повсюду лия, Громи, что созиждено тьмою!Не с диких падает высот,Средь темных скал, поток нагорный;Не буря грозная идет;Не ветер прах вздымает черный;Не сотни гнущихся дубовШумят главами вековыми;Не ряд морских бежит валов,Качая гребнями седыми, —То Иоанна льется речь,И, сил исполненная новых,Она громит, как Божий меч,Во прах противников Христовых.Не солнце красное встает;Не утро светлое настало;Не стая лебедей взыгралаВесной на лоне ясных вод;Не соловьи, в стране привольной,Зовут соседних соловьев;Не гул несется колокольныйОт многохрамных городов, —То слышен всюду плеск народный,То ликованье христиан,То славит речию свободнойИ хвалит в песнях Иоанн,Кого хвалить в своем глаголеНе перестанут никогдаНи каждая былинка в поле,Ни в небе каждая звезда.

1858

Пантелей-целитель

Пантелей-государь ходит по полю,И цветов и травы ему по пояс,И все травы пред ним расступаются,И цветы все ему поклоняются.И он знает их силы сокрытые,Все благие и все ядовитые,И всем добрым он травам, невредныим.Отвечает поклоном приветныим,А которы растут виноватые,Тем он палкой грозит суковатою.По листочку с благих собирает он,И мешок ими свой наполняет он,И на хворую братию беднуюИз них зелие варит целебное. Государь Пантелей! Ты и нас пожалей. Свой чудесный елей В наши раны излей,В наши многие раны сердечные;Есть меж нами душою увечные,Есть и разумом тяжко болящие,Есть глухие, немые, незрящие,Опоенные злыми отравами, —Помоги им своими ты травами! А еще, государь, — Чего не было встарь —И такие меж нас попадаются,Что лечением всяким гнушаются.Они звона не терпят гуслярного,Подавай им товара базарного!Всё, чего им не взвесить, не смеряти,Всё, кричат они, надо похерити;Только то, говорят, и действительно,Что для нашего тела чувствительно;И приемы у них дубоватые,И ученье-то их грязноватое, И на этих людей, Государь Пантелей, Палки ты не жалей, Суковатыя!

Февраль 1866 г.

Чужое горе

В лесную чащу богатырь при луне Въезжает в блестящем уборе;Он в остром шеломе, в кольчатой бронеИ свистнул беспечно, бочась на коне: «Какое мне деется горе!»И едет он рысью, гремя и звеня, Стучат лишь о корни копыты;Вдруг с дуба к нему кто-то прыг на коня!«Эй, кто за плечами там сел у меня? Со мной, берегись, не шути ты!»И щупает он у себя за спиной, И шарит, с досадой во взоре;Но внемлет ответ: «Я тебе не чужой,Ты, чай, об усобице слышал княжой, Везешь Ярослава ты горе!»«Ну, ври себе! – думает витязь, смеясь, — Вот, подлинно, было бы диво!Какая твоя с Ярославом-то связь?В Софийском соборе спит киевский князь, А горе небось его живо?»Но дале он едет, гремя и звеня, С товарищем боле не споря;Вдруг снова к нему кто-то прыг на коняИ на ухо шепчет: «Вези ж и меня, Я, витязь, татарское горе!»«Ну, видно, не в добрый я выехал час! Вишь, притча какая бывает!Что шишек еловых здесь падает вас!»Так думает витязь, главою склонясь, А конь уже шагом шагает.Но вот и ступать уж ему тяжело, И стал спотыкаться он вскоре,А тут кто-то сызнова прыг за седло!«Какого там черта еще принесло?» «Ивана Васильича горе!»«Долой вас! И места уж нет за седлом! Плеча мне совсем отдавило!»«Нет, витязь, уж сели, долой не сойдем!»И едут они на коне вчетвером, И ломится конская сила.«Эх, – думает витязь, – мне б из лесу вон Да в поле скакать на просторе!И как я без боя попался в полон?Чужое, вишь, горе тащить осужден, Чужое, прошедшее горе!»

Змей Тугарин

1

Над светлым Днепром, средь могучих бояр, Близ стольного Киева-града,Пирует Владимир, с ним молод и стар,И слышен далеко звон кованых чар — Ой ладо, ой ладушки-ладо!

2

И молвит Владимир: «Что ж нету певцов? Без них мне и пир не отрада!»И вот незнакомый из дальних рядовПевец выступает на княжеский зов — Ой ладо, ой ладушки-ладо!