Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

84. «Запахла осень вялым табаком…»

Запахла осень вялым табаком, И яблоками, и ночным туманом, Сверкают астры над песком румяным За широко распахнутым окном. Кузнечик в травах, как зеленый гном, Смычком поводит. И зачем весна нам, Когда с годами выдержанней станем И мудрость нас украсит серебром. Бери суму и дом родной покинь, И пей холодную немую синь На взлесье, где медово пахнут дыни. Учись быть и правдивым, и простым И, проходя

по листьям золотым, Забудь про башни темные гордыни. <1925>

85. «Докуривайте, господа, кончайте…»

Докуривайте, господа, кончайте Ликер и кофе. Мщенья грозный час Уже настал. По лестнице грохочут Железные шаги и сотрясают Всю землю: никуда вам не укрыться И гнева правого не избежать. Ключи от житниц бросьте в океан, В глухие, вспененные ветром волны, Скупые рыцари, в последний раз На золото взгляните в подземельях, В последний раз уста своих любовниц Накрашенных целуйте. Дверь трещит, Гремит железо, голоса гудят, И встало зарево в высоких окнах. <1925>

86. «По городу, Парисовы чертоги…»

По городу, Парисовы чертоги Покинув, шла она в часы тревоги И встретила у крепостных валов Толпу троянцев — хмурых стариков. «Вот женщина, что топит нас и губит!» — «Ее напрасно сын Приама любит!» — «Убить ее!» — «И смерти мало ей!» Тут глянула она из-под бровей И дальше двинулась походкой плавной. А те: «Хвала и слава богоравной!» <1925>

87. «Великою отмечен благостыней…»

Великою отмечен благостыней, Анхизов сын глядел богине вслед: А дымка легкая, чей нежный цвет Блеснул вдали, исчезла в небосини. Не только лебеди, а целый свет Служили ей — отраде и святыне,— Хотя из пены родилась богиня, Но тверже не было ее и нет. Эней не мог забыть ее ладони, Они его ласкали, а не жгли, А волны бушевали, словно кони, Троянские качались корабли, И боги провожали их колонну, — Одни гневясь, другие благосклонно. <1925>

88. ТРОЕ В ОДНОЙ ЛОДКЕ (НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ)

Джером К. Джером

Привязан утлый челн к чернеющей коряге. Промокли сухари, и сахар слипся в ком, И, как осенний куст под бурей и дождем, Уныло сгорбились заядлые бродяги. Но не беда, друзья! Глоток-другой из фляги Да парочка острот — и легче мы вздохнем, И пусть Монморанси завыл глухим баском, Нам высший разум дан, чтоб не терять отваги. Не взяли в дальний путь с собой мы лишку впрок: Тючок провизии, питье да табачок, Да книжиц несколько, да нас — без фокса — трое… А наше — всё вокруг: деревья, и вода, И блеск, и всплески волн, и, словно глыбы льда, Громады облаков над чащею сырою. <1925>

89. «По мосту над темною водою…»

По мосту над темною водою Ты

брела. Летел сырой снежок. Веяло от легких верб весною, Ветер дул в свой жалобный рожок. Был в глазах, как две свечи горящих, Жар нечеловеческой тоски, А следы шагов, совсем ребячьих, На снегу подтаявшем легки. Спутанная прядка выбивалась, Плакал белый твой платок во мгле, — То снежинка таяла, казалось, Таяла снежинка на земле. <1925>

90. «Когда, с зарею, бригантину…»

Когда, с зарею, бригантину Волна качнет, Красотку юную покинув, Моряк уйдет. Взовьется парус, крикнет птица, Мелькнет стремглав… Тогда слезой осеребрится Ее рукав. Есть край иной, иные травы, Есть мир иной. Он с ними встретится — кудрявый И молодой. С иной прелестницей кручину Развеет он, Когда под вечер бригантину Примчит муссон. <1925>

91. КИТАЕВ

Он рукавом развеял тучи, Поднявшись волнами вершин, Китаев сладкий и певучий, Благоуханный сельный крин. Сквозь запах ладана тяжелый, Сквозь мрак свечи и клобука, Как взоры грешницы веселой, Смеются годы и века. Пусть, полный плача и обиды, Несется колокольный зык, Пусть у Евстафия Плакиды Окаменел суровый лик, Пусть богомольцы неустанны У перепуганных икон, Пусть предрекает Первозванный Царей, князей, корону, трон, — Уже с клюкою пилигрима В другие села и сады Направлен шаг неутомимый Григория Сковороды. <1925>

92. «Я утомился от раскрашенных…»

Я утомился от раскрашенных, От хитро выдуманных слов, — А верба серьгами украшена, И посинел пруда покров. Пускай я счастья не нашел того — Его весна несет, стройна, И держит свечку воска желтого В руке узорчатой она. Пусть оснежённой, рыхлой лапою Зима на землю налегла, — А свечка капает и капает Над грустью белого села. <1925>

93. ПАМЯТИ ДЯДЮШКИ МОЕГО КУЗЬМЫ ЧУПРИНЫ

Я помню: полкопны обмолотить, бывало, В подшитых валенках, служивших уж немало, Ты по зазимку шел, налипшему вдоль троп. И ровным золотом стелился тяжкий сноп, И желтый цеп мелькал, как молния кривая, В тиши серебряной удары отбивая. Минута отдыха, цигарки синий дым, Звон снегирей… — Ушло, как не был и живым! Твои рассказы знать уже не будут внуки! И не дубовый цеп — железный цеп сторукий Тяжелые снопы смолотит им в степи… В снегу забвения, как снег забытый, спи! 1925