Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

С классом боевым я иду вперед упорно, А твоя дорога — глохнуть и неметь. И сложу я песни, манящие просторами. Их народ, тебя забывший, будет петь. Ты дупло гнилое. Я выточен из стали. Враг своей страны, живешь ты клеветой. Лира твоя чахнет, а я в стихах оставлю Отраженье мысли, острой и простой. 1928

7. Письма. Перевод А. Межирова

Как

спокойно и просто ты письма мои возвратила. Я любовью и нежностью вскармливал эти листы, на которых уже выцветать начинают чернила, но цветешь и не вянешь и прелестью светишься ты. Жаль мне писем обиженных. Бедные эти страницы прижимаю к груди — слышу голос воркующий твой. Запоздалая ревность на прошлое тенью ложится, повергает в смятенье, крадется усмешкой кривой. Расклевали птенцы сердцевину заветного слова. Удрученное сердце пред горем повергнуто ниц. Я вконец разорен. Не осталось богатства былого. Увядают без влаги апрельские листья страниц. Где богатство мое?! Полюбились мне тени заката, никну солнцем вечерним в тускнеющую синеву. Письма вместе с мечтами заброшены мною куда-то, вместе с ними я выбросил розы, лозу и траву. Было даже письмо с деревенскою кроткой луною, но теперь и ее не найду и назад не верну. Я друзей потерял, или письма потеряны мною, или по мосту ветер мою угоняет весну. Уповаю на возраст, который поможет мне вспомнить всё, что в письмах потерянных было, осталось и есть, восстановит, проявит, любые пробелы восполнит, обессмертит любовь и позволит ее перечесть. Память наглухо запер и думами дверь опечатал, и того лишь страшусь, что затерянных писем листы кто-то третий нашел и в укромное место запрятал, чтобы к юности нашей ни я не вернулся, ни ты. Я вконец разорен, а вдобавок еще и ограблен. Но искать не устану, от поисков не отойду. Каждый год по весне лепестками белеющих яблонь листья писем забытых в твоем опадают саду. 1932

8. Прощание с молодостью. Перевод Б. Брика

Я помню дерево, Чья жизнь отшелестела Под топором отца В дни юные мои. Глухим стенанием Подрубленное тело Просило помощи У матери-земли. Во

мгле предсмертия, В томлении глубоком С тех пор, усопший ствол, Наследую тебе И вижу, молодость Теряя ненароком, Что не поможет мне Никто в моей судьбе. Звенит листва твоя В моих четверостишьях О горькой участи, Что людям суждена, О том, что жизнь моя Вершин достигла высших И в двадцать восемь лет Склоняется она. Хотел я все мосты Взорвать перед собою, Пегаса вскачь пустить. Оставить бытие… Не наделили нас И коркою сухою, Пылающей мечты Сломалось лезвие. Хоть плакать мог, как все, Когда-то я над этим И сердце бередить Певучею стрелой. Но ты, печаль, была Отвергнута столетьем И голосом глухим Влилась в ветряный вой. Одушевленное, Едва мерцает пламя, Заржавели на мне И шлем, и меч, и щит… Так раненый орел О землю бьет крылами, Пока в смятении Всех сил не истощит. Кто взглянет холодно? Кто горю не поможет? Ведь фосфор песенный В краю земном не част… Но стороной пройдет Какой-нибудь прохожий И руку помощи Мне в горе не подаст. Что ж? Если так — умри, Отрада молодая, Умри, безумствуя, Досадуя, скорбя, Как буйволы вершин, Что роют, умирая, Рогами острыми Могилу для себя. Ты говоришь мне, стих, Суровый и отважный: «В кости недужной смерть Гнездиться начала. Так угасает день, Как угасал вчерашний, И так восходит он, Как восходил вчера». А если и любви, Что есть по крайней мере, Не оправдает жизнь — Навек померкнет взор, Как драма странная, Умолкшая в партере, Как бурей на море Потопленный линкор, Что ж? Если так — крепись, Мой стих, мое созданье, И, озарясь, звени, Блестящий и стальной, Чтоб раздались опять И хохот и стенанья, Чтобы сразить врага Железною строфой. С породистыми ты Воспитан скакунами, Ты, стих мой, — ветер, смерч — Как хочешь, назови! Со стен столетия Свисающее знамя — Огонь твоей, мой стих, Пылающей крови.