Стихотворения и поэмы

Кедрин Дмитрий Борисович

АРХИМЕД

Нет, не всегда смешон и узок Мудрец, глухой к делам земли: Уже на рейде в Сиракузах Стояли римлян корабли. Над математиком курчавым Солдат занес короткий нож, А он на отмели песчаной Окружность вписывал в чертеж. Ах, если б смерть — лихую гостью — Мне так же встретить повезло, Как Архимед, чертивший тростью В минуту гибели — число! 5 декабря 1941

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Улетают птицы з_а_ море, Миновало время жатв, На холодном сером мраморе Листья желтые лежат. Солнце спряталось за ситцевой Занавескою

небес, Черно-бурою лисицею Под горой улегся лес. По воздушной тонкой лесенке Опустился и повис Над окном — ненастья вестником — Паучок-парашютист. В эту ночь по кровлям тесаным, В трубах песни заводя, Заскребутся духи осени, Стукнут пальчики дождя. В сад, покрытый ржавой влагою, Завтра утром выйдешь ты И увидишь — за ночь — наголо Облетевшие цветы. На листве рябин продрогнувших Заблестит холодный пот. Дождик, серый, как воробышек, Их по ягодке склюет. 1937–1941

ПРИРОДА

Что делать? Присяду на камень, Послушаю иволги плач. Брожу у забитых досками, Жильцами покинутых дач. Еще не промчалось и года, Как смолкли шаги их вдали. Но, кажется, рада природа, Что люди отсюда ушли. Соседи в ночи незаметно Заборы снесли на дрова, На гладких площадках крокетных Растет, зеленея, трава. Забывши хозяев недавних, Весь дом одряхлел и заглох, На стенах, на крышах, на ставнях Уже пробивается мох. Да зеленью, вьющейся дико, К порогу забившей пути, Повсюду бушует клубника, Что встарь не хотела расти. И если, бывало, в скворечнях Скворцы приживались с трудом, То нынче от зябликов вешних В саду настоящий содом! Тут, кажется, с нашего века Прошли одичанья века… Как быстро следы человека Стирает природы рука! 28 июня 1942 г.

БОГ

Скоро-скоро, в желтый час заката, Лишь погаснет неба бирюза, Я закрою жадные когда-то, А теперь — усталые глаза. И когда я стану перед богом, Я скажу без трепета ему: "Знаешь, боже, зла я делал много, А добра, должно быть, никому. Но смешно попасть мне к черту в руки, Чтобы он сварил меня в котле: Нет в аду такой кромешной муки, Что б не знал я горше — на земле!" 10 июля 1942 г.

* Скинуло кафтан зеленый лето, *

Скинуло кафтан зеленый лето, Отсвистели жаворонки всласть. Осень, в шубу желтую одета, По лесам с метелкою прошлась, Чтоб вошла рачительной хозяйкой В снежные лесные терема Щеголиха в белой разлетайке — Русская румяная зима! 1 октября 1942 г.

* Вот и вечер жизни. Поздний вечер. *

Вот и вечер жизни. Поздний вечер. Холодно и нет огня в дому. Лампа догорела. Больше нечем Разогнать сгустившуюся тьму. Луч рассвета, глянь в мое оконце! Ангел ночи! Пощади меня: Я хочу еще раз видеть солнце — Солнце первой половины Дня! 30 апреля 1943.

ВОСПОМИНАНИЯ О КРЫМЕ

Не ночь, не звезды, не морская пена, — Нет, в памяти доныне, как живой, Мышастый ослик шествует степенно По раскаленной крымской мостовой. Давно смирен его упрямый норов: Автомобиль прижал его к стене, И рдеет горка спелых помидоров В худой плетенке на его спине. А впереди, слегка раскос и черен, В одних штанишках, рваных

на заду, Бритоголовый толстый татарчонок, Спеша, ведет осленка в поводу. Между домов поблескивает море, Слепя горячей синькою глаза. На каменном побеленном заборе Гуляет бородатая коза. Песок внизу каймою пены вышит, Алмазом блещет мокрое весло, И валуны лежат на низких крышах, Чтоб в море крыши ветром не снесло. А татарчонку хочется напиться. Что Крым ему во всей его красе? И круглый след ослиного копытца Оттиснут на асфальтовом шоссе. 1943

* Оказалось, я не так уж молод *

Оказалось, я не так уж молод: Юность отшумела. Жизнь прошла. До костей пронизывает холод, Сердце замирает от тепла. В час пирушки кажется хмельною Даже рюмка слабого вина, И коль шутит девушка со мною, Всё мне вспоминается жена. 1943

МОРОЗ НА СТЕКЛАХ

На окнах, сплошь заиндевелых, Февральский выписал мороз Сплетенье трав молочно-белых И серебристо-сонных роз. Пейзаж тропического лета Рисует стужа на окне. Зачем ей розы? Видно, это Зима тоскует о весне. 7 февраля 1943

* Какое просторное небо! Взгляни-ка *

Какое просторное небо! Взгляни-ка: У дальнего леса дорога пылит, На тихом погосте растет земляника, И козы пасутся у каменных плит. Как сонно на этом урочище мертвых! Кукушка гадает кому-то вдали, Кресты покосились, и надписи стерты, Тяжелым полетом летают шмели. И если болят твои старые кости, Усталое бедное сердце болит, — Иди и усни на забытом погосте Средь этих простых покосившихся плит. Коль есть за тобою вина или промах Такой, о котором до смерти грустят, — Тебе всё простят эти ветви черемух, Всё эти высокие сосны простят. И будут другие безумцы на свете Метаться в тенетах любви и тоски, И станут плести загорелые дети Над гробом твоим из ромашек венки. Присядут у ног твоих юноша с милой, И ты сквозь заката малиновый дым Услышишь слова над своею могилой, Которые сам говорил — молодым. 9 июля 1944

* О твоей ли, о моей ли доле, *

О твоей ли, о моей ли доле, Как ты все снесла, как я стерпел, — На рассвете, на рассвете в поле, В чистом поле жаворонок пел? Что ж осталось, что же нам осталось? Потерпи хоть час, хоть полчаса… Иссеклась, поблекла, разметалась Та коса, заветная коса! Я не знаю, я и сам не знаю — Наша жизнь долга иль коротка? Дом ли строю, песню ль запеваю — Молкнет голос, падает рука! Скоро, друг мой нежный, друг мой милый, Голосистый жаворонок тот Над моею, над твоей могилой Песню, чудо-песню запоет. 24 июля 1944

* Ты говоришь, что наш огонь погас, *

Ты говоришь, что наш огонь погас, Твердишь, что мы состарились с тобою, Взгляни ж, как блещет небо голубое! А ведь оно куда старее нас… 1944

* Был слеп Гомер, и глух Бетховен, *

Был слеп Гомер, и глух Бетховен, И Демосфен косноязык. Но кто поднялся с ними вровень, Кто к музам, как они, привык? Так что ж педант, насупясь, пишет, Что творчество лишь тем дано, Кто остро видит, тонко слышит, Умеет говорить красно? Иль им, не озаренным духом, Один закон всего знаком — Творить со слишком тонким слухом И слишком длинным языком?.. . 1944