Стихотворения и поэмы

Заболоцкий Николай Алексеевич

1957

«Во многом знании — немалая печаль…»

Во многом знании — немалая печаль, Так говорил творец Экклезиаста. Я вовсе не мудрец, но почему так часто Мне жаль весь мир и человека жаль? Природа хочет жить, и потому она Миллионы зерен скармливает птицам, Но из миллиона птиц к светилам и зарницам Едва ли вырывается одна. Вселенная шумит и просит красоты, Кричат моря, обрызганные пеной, Но на холмах земли, на кладбищах вселенной Лишь избранные светятся цветы. Я разве только я? Я — только краткий миг Чужих существований. Боже правый, Зачем ты создал мир и милый и кровавый, И дал мне ум, чтоб я его постиг!

1957

Стирка белья

В

стороне от шоссейной дороги, В городишке из хаток и лип, Хорошо постоять на пороге И послушать колодезный скрип. Здесь, среди голубей и голубок, Меж амбаров и мусорных куч, Бьются по ветру тысячи юбок, Шароваров, рубах и онуч. Отдыхая от потного тела Домотканой основой холста, Здесь с монгольского ига висела Этих русских одежд пестрота. И виднелись на ней отпечатки Человеческих выпуклых тел, Повторяя в живом беспорядке, Кто и как в них лежал и сидел. Я сегодня в сообществе прачек, Благодетельниц здешних мужей. Эти люди не давят лежачих И голодных не гонят взашей. Натрудив вековые мозоли, Побелевшие в мыльной воде, Здесь не думают о хлебосолье, Но зато не бросают в беде. Благо тем, кто смятенную душу Здесь омоет до самого дна, Чтобы вновь из корыта на сушу Афродитою вышла она!

1957

Летний вечер

Вечерний день томителен и ласков. Стада коров, качающих бока, В сопровожденье маленьких подпасков По берегам идут издалека. Река, переливаясь под обрывом, Все так же привлекательна на вид, И небо в сочетании счастливом, Обняв ее, ликует и горит. Из облаков изваянные розы Свиваются, волнуются и вдруг, Меняя очертания и позы, Уносятся на запад и на юг. И влага, зацелованная ими, Как девушка в вечернем полусне, Едва колеблет волнами своими, Еще не упоенными вполне. Она еще как будто негодует И слабо отстраняется, но ей Уже сквозь сон предчувствие рисует Восторг и пламя августовских дней.

1957

Гомборский лес

В Гомборском лесу на границе Кахети Раскинулась осень. Какой бутафор Устроил такие поминки о лете И киноварь с охрой на листья растер? Меж кленом и буком ютился шиповник, Был клен в озаренье и в зареве бук, И каждый из них оказался виновник Моих откровений, восторгов и мук. В кизиловой чаще кровавые жилы Топорщил кустарник. За чащей вдали Рядами стояли дубы-старожилы И тоже к себе, как умели, влекли. Здесь осень сумела такие пассажи Наляпать из охры, огня и белил, Что дуб бушевал, как Рембрандт в Эрмитаже, А клен, как Мурильо, на крыльях парил. Я лег на поляне, украшенной дубом, Я весь растворился в пыланье огня. Подобно бесчисленным арфам и трубам, Кусты расступились и скрыли меня. Я сделался нервной системой растений, Я стал размышлением каменных скал И опыт осенних моих наблюдений Отдать человечеству вновь пожелал. С тех пор мне собратьями сделались горы, И нет мне покоя, когда на трубе Поют в сентябре золотые Гомборы, И гонят в просторы, и манят к себе.

1957

Сентябрь

Сыплет дождик большие горошины, Рвется ветер, и даль нечиста. Закрывается тополь взъерошенный Серебристой изнанкой листа. Но взгляни: сквозь отверстие облака, Как сквозь арку из каменных плит, В это царство тумана и морока Первый луч, пробиваясь, летит. Значит, даль не навек занавешена Облаками, и, значит, не зря, Словно девушка, вспыхнув, орешина Засияла в конце сентября. Вот теперь, живописец, выхватывай Кисть за кистью, и на полотне Золотой, как огонь, и гранатовой Нарисуй эту девушку мне. Нарисуй, словно деревце, зыбкую Молодую царевну в венце С беспокойно скользящей улыбкою На заплаканном юном лице.

1957

Вечер на Оке

В очарованье русского пейзажа Есть подлинная радость, но она Открыта не для каждого и даже Не каждому художнику видна. С утра обремененная работой, Трудом

лесов, заботами полей, Природа смотрит как бы с неохотой На нас, неочарованных людей. И лишь когда за темной чащей леса Вечерний луч таинственно блеснет, Обыденности плотная завеса С ее красот мгновенно упадет. Вздохнут леса, опущенные в воду, И, как бы сквозь прозрачное стекло, Вся грудь реки приникнет к небосводу И загорится влажно и светло. Из белых башен облачного мира Сойдет огонь, и в нежном том огне, Как будто под руками ювелира, Сквозные тени лягут в глубине. И чем ясней становятся детали Предметов, расположенных вокруг, Тем необъятней делаются дали Речных лугов, затонов и излук. Горит весь мир, прозрачен и духовен, Теперь-то он поистине хорош, И ты, ликуя, множество диковин В его живых чертах распознаешь.

1957

«Кто мне откликнулся в чаще лесной?…»

Кто мне откликнулся в чаще лесной? Старый ли дуб зашептался с сосной, Или вдали заскрипела рябина, Или запела щегла окарина, Или малиновка, маленький друг, Мне на закате ответила вдруг? Кто мне откликнулся в чаще лесной? Ты ли, которая снова весной Вспомнила наши прошедшие годы, Наши заботы и наши невзгоды, Наши скитанья в далеком краю, — Ты, опалившая душу мою? Кто мне откликнулся в чаще лесной? Утром и вечером, в холод и зной, Вечно мне слышится отзвук невнятный, Словно дыханье любви необъятной, Ради которой мой трепетный стих Рвался к тебе из ладоней моих…

1957

Гроза идет

Движется нахмуренная туча, Обложив полнеба вдалеке, Движется, огромна и тягуча, С фонарем в приподнятой руке. Сколько раз она меня ловила, Сколько раз, сверкая серебром, Сломанными молниями била, Каменный выкатывала гром! Сколько раз, ее увидев в поле, Замедлял я робкие шаги И стоял, сливаясь поневоле С белым блеском вольтовой дуги! Вот он — кедр у нашего балкона. Надвое громами расщеплен, Он стоит, и мертвая корона Подпирает темный небосклон. Сквозь живое сердце древесины Пролегает рана от огня, Иглы почерневшие с вершины Осыпают звездами меня. Пой мне песню, дерево печали! Я, как ты, ворвался в высоту, Но меня лишь молнии встречали И огнем сжигали на лету. Почему же, надвое расколот, Я, как ты, не умер у крыльца, И в душе все тот же лютый голод, И любовь, и песни до конца!

1957

Зеленый луч

Золотой светясь оправой С синим морем наравне, Дремлет город белоглавый, Отраженный в глубине. Он сложился из скопленья Белой облачной гряды Там, где солнце на мгновенье Полыхает из воды. Я отправлюсь в путь-дорогу, В эти дальние края, К белоглавому чертогу Отыщу дорогу я. Я открою все ворота Этих облачных высот, Заходящим оком кто-то Луч зеленый мне метнет. Луч, подобный изумруду, Золотого счастья ключ — Я его еще добуду, Мой зеленый слабый луч. Но бледнеют бастионы, Башни падают вдали, Угасает луч зеленый, Отдаленный от земли. Только тот, кто духом молод, Телом жаден и могуч, В белоглавый прянет город И зеленый схватит луч!

1958

У гробницы Данте

Мне мачехой Флоренция была, Я пожелал покоиться в Равенне. Не говори, прохожий, о измене, Пусть даже смерть клеймит ее дела. Над белой усыпальницей моей Воркует голубь, сладостная птица, Но родина и до сих пор мне снится, И до сих пор я верен только ей. Разбитой лютни не берут в поход, Она мертва среди родного стана. Зачем же ты, печаль моя, Тоскана, Целуешь мой осиротевший рот? А голубь рвется с крыши и летит, Как будто опасается кого-то, И злая тень чужого самолета Свои круги над городом чертит. Так бей, звонарь, в свои колокола! Не забывай, что мир в кровавой пене! Я пожелал покоиться в Равенне, Но и Равенна мне не помогла.