Дайте, дайте мне, долины наши ровные,Вашей ласковой и кроткой тишины!Сны младенчества счастливые, бескровные,Если б были вы второй раз мне даны!Если б все, — да, все, — что было и утрачено,Что бежит меня, опять навстречу шло,Что теперь совсем не мне — другим назначено,Но в минувший срок и для меня цвело!Если 6 это все возникло по прошедшему, —Как сумел бы я мгновенье оценить,И себя в себе негаданно нашедшемуДовелось бы жизнь из полной чаши пить!А теперь я что? Я — песня в подземелии,Слабый лунный свет в горячий полдня час,Смех в рыдании и тихий плач в веселии…Я —
ошибка жизни, не в последний paз…
«Часто с тобою мы спорили…»
Часто с тобою мы спорили…Умер! Осилить не могСердцем правдивым и любящимМелких и крупных тревог.Кончились споры. Знать, правильнейЖил ты, не вкривь и не вкось!Ты победил, Галилеянин!—Сердце твое порвалось…
«Пред великою толпою…»
Пред великою толпоюМузыканты исполнялиЧто-то полное покоя,Что-то близкое к печали;Скромно плакали гобоиВ излияньях пасторальных,Кружевные лились звукиВ чудных фразах музыкальных…Но толпа вокруг шумела:Ей нужны иные трели!Спой ей песню о безумье,О поруганной постели;Дай ей резких полутонов,Тактом такт перешибая,И она зарукоплещет,Ублажась и понимая…
«В темноте осенней ночи…»
В темноте осенней ночи —Ни луны, ни звезд кругом,Но ослабнувшие очиВидят явственней, чем днем.Фейерверк перед глазами!Память вздумала играть:Как бенгальскими огнямиНачинает в ночь стрелять:Синий, красный, снова синий…Скорострельная пальба!Сколько пламенных в ней линий, —Только жить им не судьба…Там, внизу, течет Нарова —Все погасит, все зальет,Даже облика ПетроваНе щадит, не бережет.Загашает… Но упорнаПамять царственной руки:Царь ударил в щеку Горна,И звучит удар с реки.
«Еще покрыты льдом живые лики вод…»
Еще покрыты льдом живые лики водИ недра их полны холодной тишиною…Но тронулась весна, и — сколько в них забот,И сколько суеты проснулось под водою!Вскрываются нимфей дремавших семена,И длинный водоросль побеги выпускает,И ряска множится… Вот, вот она, весна, —Открыла полыньи и ярко в них играет!Запас подземных сил уже давно не спит,Он двигается весь, прикормлен глубиною;Он воды, в прозелень окрасив, породнитС глубоко-теплою небесной синевою…Ты, старая душа, кончающая век, —Какими ты к весне пробудишься ростками?Сплетенья корневищ потребуют просек,Чтобы согреть тебя весенними лучами.И в зарослях твоих, безмолвных и густых,Одна надежда есть, одна — на обновленье:Субботний день к концу… Последний из твоих…А за субботой что? Конечно, воскресенье.
«Вот — мои воспоминанья…»
Вот — мои воспоминанья:Прядь волос, письмо, платок,Два обрывка вышиванья,Два кольца и образок…Но — за теменью былого —В именах я с толку сбит.Кто они? Не дать ли слова,Что и я, как те, забыт!В этом — времени учтивость,Завершение всему,Золотая справедливость:Ничего и никому!..
«С простым толкую человеком…»
С простым толкую человеком…Телега, лошадь, вход в избу…Хвалю порядок в огороде,Хвалю оконную резьбу.Все —
дело рук его… КакаяВ нем скромных мыслей простота!Не может пошатнуться вера,Не может в рост пойти мечта.Он тридцать осеней и весенК работе землю пробуждал;Вопрос о том, зачем все это, —В нем никогда не возникал.О, как жестоко подавляетМеня спокойствие его!Обидно, что признанье этоНе изменяет ничего…Ему — раек в театре жизни,И слез, и смеха простота;Мне — злобы дня, сомненья, мудростьИ — на вес золота мечта!
«Старый дуб листвы своей лишился…»
Старый дуб листвы своей лишилсяИ стоит умерший над межою;Только ветви кажутся плечами,А вершина мнится головою.Приютил он, будучи при жизни,Сиротинку-семя, что летало,Дал ему в корнях найти местечко,И оно тихонько задремало.И всползла по дубу повилика,Мертвый остов зеленью одела,Разубрала листьями, цветами,Придала как будто облик тела!Ветерок несется над межою;Повилика венчики качает…Старый дуб в обличии забытомОживает, право — оживает!
«Мельчают, что ни день, людские поколенья…»
Мельчают, что ни день, людские поколенья!Один иль два удара в них судьбы, —Как паралитики, лишаются движенья,Как неврастеники, являют исступленья,И спины их сгибаются в горбы.О, сколько хилости и вырождений с детства!И им-то, слабым, в будущем грозятТакие страшные задачи и наследстваОсобых способов и видов людоедства,Каких не знали сорок лет назад.Простите, дети, нас, преступных перед вами…Природа-мать, призвав отцов любить,Их незаметными опутала сетями,И вы, несчастные, рождались матерями,Не знавшими, как вам придется жить…
«Нет, никогда, никто всей правды не узнает…»
Нет, никогда, никто всей правды не узнаетПозора твоего земного бытия.Толпа свидетелей с годами вымираетИ не по воле, нет, случайно, знаю я.Оправдывать тебя — никто мне не поверит;Меня. сообщником, пожалуй, назовут;Все люди про запас, на случай, лицемерят,Чтоб обелить себя, виновных выдают!Но если глянет час последних показаний,Когда все бренное торжественно сожгутПожары всех миров и всех их сочетаний, —Людские совести проступят и взойдут,И зацветут они не дерзко-торопливо,Не в диком ужасе, всей сутью трепеща;Нет, совести людей проступят молчаливо,В глухом безмолвии всем обликом крича!Тогда увидятся такие вырожденья,Что ты — в единственной большой вине своей —Проглянешь, в затхлости посмертного цветенья,Чистейшей лилией, красавицей полей.
«Да, да! Всю жизнь мою я жадно собирал…»
Да, да! Всю жизнь мою я жадно собирал,Что было мило мне! Так я друзей искал,Так — памятью былых, полузабытых дней —Хранил я множество незначащих вещей!Я часто Плюшкиным и Гарпагоном был,Совсем ненужное старательно хранил.Мне думалось, что я не буду сир и наг,Имея свой родной, хоть маленький, очаг;Что в милом обществе любезных мне людей,В живом свидетельстве мне памятных вещейСебя, в кругу своем, от жизни оградив,Я дольше, чем я сам, в вещах останусь жив;И дерзко думал я, что мертвому воследВсе это сберегут хоть на немного лет…Что ж? Ежели не так и все в ничто уйдет,В том, видно, суть вещей! И я смотрю вперед,Познав, что жизни смысл и назначенье в том,Чтоб сокрушить меня и, мне вослед, мой дом,Что места требуют другие, в жизнь скользя,И отвоевывать себе свой круг — нельзя!