Все чаще говорить приходится — «забыл»,И все яснее мне, что я совсем «устал»;Все чаще слышат те, с кем говорю, — «я был»,И, что ни день, твержу все чаще — «я желал».Все реже сознаю, что «радость ждет меня»,Совсем не говорю — «я жажду, я ищу»;И в слабых проблесках темнеющего дня,Оскудевающий, надеюсь и молчу…
«Ты не гонись за рифмой своенравной…»
Ты не гонись за рифмой своенравнойИ за поэзией — нелепости оне:Я их сравню с княгиней Ярославной,С зарею плачущей на каменной стене.Ведь умер князь, и стен не существует,Да
и княгини нет уже давным-давно;А все как будто, бедная, тоскует,И от нее не все, не все схоронено.Но это вздор, обманное созданье!Слова — не плоть… Из рифм одежд не ткать!Слова бессильны дать существованье,Как нет в них также сил на то, чтоб убивать…Нельзя, нельзя… Однако преисправноЗаря затеплилась; смотрю, стоит стена;На ней, я вижу, ходит Ярославна,И плачет, бедная, без устали она.Сгони ee! Довольно ей пророчить!Уйми все песни, все! Вели им замолчать!К чему они? Чтобы людей морочитьИ нас, то здесь — то там, тревожить и смущать!Смерть песне, смерть! Пускай не существует!Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..А Ярославна все-таки тоскуетВ урочный час на каменной стене…
«Ни слава яркая, ни жизни мишура…»
Ни слава яркая, ни жизни мишура,Ни кисти, ни резца бессмертные красоты,Ни золотые дни, ни ночи серебраНе в силах иногда согнать с души дремоты.Но если с детских лет забывшийся напевКоснется нежданно притупленного слуха, —Дают вдруг яркий цвет, нежданно уцелев,Остатки прежних сил надломленного духа.Совсем ребяческие, старые тона,Наивность слов простых, давным-давно известных,Зовут прошедшее воспрянуть ото сна,Явиться в обликах живых, хоть бестелесных.И cчaстье прежних дней, и яркость прежних сил, —То именно, что в нас свершило все земноe,Вдруг из таинственно открывшихся могилСквозь песню высится: знакомое, живое…
«На коне брабантском плотном…»
На коне брабантском плотномИ в малиновой венгеркеЧасто видел я девицуУ отца на табакерке.С пестрой свитой на охотеЧудной маленькой фигуройРисовалася девицаНа эмали миньатюрой.Табакерку заводилиИ пружинку нажимали,И охотники трубилиИ собак со свор спускали.Лес был жив на табакерке;А девица все скакалаИ Меня бежать за неюЧудным взглядом приглашала.И готов я был умчатьсявслед за нею — полон силы —Хоть по небу, хоть по Морю,Хоть сквозъ вечный мрак Mогилы…А тenepь вот здесь, недавно, —Полстолетья миновало, —Я опять девицу видел,Как в лесу она скакала.И за ней, как тощий призракуС котелком над головоюИстязался на лошадкеБарин, свесясь над лукою.Я, девицу увидавши,Вслед eй бешено рванулся,Вспыхнув злобою и местью…Но, едва вскочил, запнулся…Да не шутка полстолетья…Есть вceмy границы, мерки…Пусть их скачут котелочкиЗа девицей с табакерки!..
«Полдень пpeкpaceн в лазури…»
Полдень пpeкpaceн в лазуриМалого облачка нет,Даже и тени прозрачны, —Так удивителен свет!Ветер тихонько шевелитЛистьев. Подвижную сеть,топчется будто на Месте,Мыслит: куда полететь?Он, направленье меняя,Думает думу свою:Шквалом ли мне разразитьсяИли предаться нытью?
«Гуляя
в сияньи заката…»
Гуляя в сияньи заката,Чуть видную тень я кидал,А месяц — в блистании злата —навстречу ко мне выплывал.С двух разных сторон освещаем,Я думал, что нами окруженТем миром, что нами незнаем,Где нет ни преград, ни сторон!Под теплою мягкою черньюВ листве опочивших ветвейСияла роса мелкой зерньюНедвижных, холодных огней.Мне вспомнились чувства былые:Полвека назад я любилИ два очертанья живыеВ одном моем сердце носил.Стоцветные чувства светились,И был я блаженством богат…Но двое во мне не мирились,И месяц погас, И закат!
«Нет, не от всех предубеждений…»
Нет, не от всех предубежденийЯ и поныне отрешен!Но все свободней сердца генийОт всех обвязок к пелен.Бледнеет всякая условность,Мельчает смысл в любой борьбе…В душе великая готовностьСвободной быть самой в себе;И в этой правде — не слащавость,Не праздный звук красивых слов,А вольной мысли величавостьПод лязгом всех земных оков…
«Любо мне, чуть с вечерней зарей…»
Любо мне, чуть с вечерней зарейСолнце, лик свой к земле приближая,взгляды Искоса в землю бросая,Сыплет в корни свой свет золотой;Багрянистой парчой одеваетЛистьев матовый, бледный испод…Это — очень не часто бывает,И вечернее солнце — не ждет.
«Я видел Рим, Париж и Лондон…»
Я видел Рим, Париж и Лондон,Везувий мне в глаза дымил,Я вдоль по тундре Безземельной,Везом оленями, скользил.Я слышал много водопадовРазличных сил и вышины,Рев медных труб в калмыцкой степи,В Байдарах — тихий звук зурны.Я посетил в лесах УралаПотемки страшных рудников,Бродил вдоль щелей и проваловПо льдам швейцарских ледников.Я резал трупы с анатомом,В науках много знал светил,Я испытал в морях крушенье,Я дни в вертепах проводил…Я говорил порой с царями,Глубоко падал и вставал,Я богу пламенно молился,Я бога страстно отрицал;Я знал нужду, я знал довольство, —Любил, страдал, взрастил семьюИ — не скажу, чтобы без страха, —Порой встречал и смерть свою.Я видел варварские казни,Я видел ужасы труда;Я никого не ненавидел,Но презирал — почти всегда.И вот теперь, на склоне жизни,Могу порой совет подать:Как меньше пользоваться счастьем,Чтоб легче и быстрей страдать.Здесь из бревенчатого сруба,В песках и соснах «Уголка»,Где мирно так шумит Нарова,Задача честным быть легка.Ничто, ничто мне не указка, —Я не ношу вериг земли…С моих высоких кругозоровВсе принижается вдали…
«Ветер несется могучий…»
Ветер несется могучий…Груди такой не сыскать!Места ей надо — сломаетВсе, что придется сломать!Сосны навстречу! НедвижныРозовой грудью стволов…Знать: грудь на грудь! Так и нужно!В мире обычай таков…Кто-то в той свалке уступит?Спрячься за камни: не трусь!Может быть, камни придушат,Сгинешь… а я сохранюсь!