Стихотворения. Поэмы. Проза
Шрифт:
Но только что гость, озадаченный таким приемом и даже, быть может, в душе вдоволь насмеявшийся над своим старым другом, некогда умным и скромным, как красная девушка, уезжал, мой дядя опять принимался ходить из комнаты в комнату, махал трубкой, и тогда бог его ведает, чем был занят ум его.
Я бы смело мог сказать, что его прошедшее, все, что было им в жизни пережито, перечувствовано и передумано, навсегда погибло для души его и уже не пробуждало в нем ничего, кроме минутных вспышек радости при виде старых
Тих, грустен, желт и еще в халате был мой дядя, когда на другой день рано утром я вошел к нему поздороваться.
– - Пишет ко мне,-- сказал он, сидя в креслах и потирая одной рукой себе поясницу,-- пишет Хрустин -- кого бы ему рекомендовать... просит прислать ему учителя -- мальчика учить.
– - Не знаю-с, кого бы...-- отвечал я.
– - Кто там у вас это может?..
– - Не знаю-с. А чему учить?
– - Прочти письмо, где бишь я дел его... упало на пол, подними,
Я поднял письмо, и глаза мои прямо упали на следующие строки.
"...Грамматики и арифметики. Кого-нибудь из учеников не слишком дорогого, пятнадцать рублей ассигнациями в месяц я дам, к ярмарке пришлю подводу за ним, кстати, кучер поедет за покупками. Отпусти уж по дружбе и своего племянника погулять на вакации, чем премного меня обяжешь".
Только что я прочел; "отпусти племянника", как вдруг осенила меня счастливая мысль, и я сказал, что лучше Хохлова Васи нет и не может быть учителя,
– - Я к нему сейчас же пойду и сейчас же уговорю его.
– - Да согласится ли он за пятнадцать?
– - Согласится... только вы-то меня пустите погулять на вакации.
Принесли чай, дядя налил себе в чашку рому из маленького граненого графинчика и, нагибаясь, стал прихлебывать; я также взял чашку и сел на табурет.
Табачный дым голубыми струями вился около редеющих волос моего дяди и тянулся в окно, на двор, озаренный ярким солнцем. На дворе крякала утка и скрипело колодезное колесо. У меня в голове также завертелось какое-то колесо: мысль воспользоваться случаем уехать в деревню начала сильно меня подмывать и подзадоривать. Я опять взял письмо и прочел вслух:
– - "Отпусти уж и племянника погулять на вакации".
– - А на чем ты поедешь?
– - спросил дядя.
– А на чем поедет учитель?
– - Учитель я не знаю, на чем поедет.
– - На чем он, на том и я.
– - А ты разве хочешь ехать?
– - Да-с, я... я бы желал-с,-- отвечал я, -- Ну, как хочет мать, это ее дело.
В то же утро я отправился к Хохлову.
"Непременно, во что бы то ни стало поеду, воспользуюсь..." -- говорил я сам с собой, проворно передвигая ноги и воображая себе рощи, хороводы, беготню в горелки
К Хохловым, как кажется, я попал не вовремя. Вася был не в духе; он был мрачен, сердит и, очевидно, с кем-то бранился. Он посмотрел на меня как зверь; глаза его напомнили мне в эту минуту красные белки его почтенного родителя. Родитель был тут же в комнате, но, увидев меня, запахнул халат и ушел за перегородку. Постоялец сидел на лавке, протянув ноги, спиной прислонясь к стене и заложа руки в карманы суконных панталон; он также посмотрел на меня и опустил на грудь голову, нисколько, однако ж, не изменив в лице совершенно равнодушного выражения.
– - Вася,-- сказал я, смущенный всеобщим молчанием,-- что ты? или не узнаешь меня?
– - Что тебе?
– - Я к тебе по делу, пойдем, мне надобно поговорить с тобой по секрету.
Мы вышли в сад, и я сообщил ему предложение моего двоюродного дядюшки.
Вася понурил голову.
– - Что тут думать!-- сказал я,-- решайся.
– - Решусь-то решусь,-- сказал он, глядя куда-то в сторону.
Никогда не видал я его таким рассеянным.
– - Отчего ты нынче не в духе?
– - Отчего?
– - перебил он и опять задумался.
– - Что ж мне сказать моему дяде? Он хочет ответ писать.
– - Ну, вот он и подождет ответ-то писать, эк приспичило!
– - Да что ты сердишься-то, я для тебя же...
– - Да что ты торопишь? дай сообразить. Пятнадцать в месяц, а?
– - Ну, да...
– - Ну.....
– - Что ну?
– - Ну, а когда ехать-то?
– - Да вот, на днях пришлет... на днях. Недалеко до ярмарки-то... кучера, пишет, пришлю.
– - Ладно.
– - Итак, ты, дружище, согласен, а? Ты сам посуди, что мы с тобой здесь будем делать! все-таки лучше...
– - Ладно, ладно!-- повторил он, два раза тряхнув стриженной под гребенку, большой головой.
– - Ну... так едем... решено, значит... теперь прощай, ты не в духе-
– - Прощай покуда,-- сказал он, пожав мне руку, и как-то теплее взглянул на меня, вероятно, вместо благодарности.
На обратном пути, в сенях, я встретил Груню. Она поднималась на лестницу своей светелки. Один башмак ее, надетый на босую ногу, свалился, и она, обернувшись, наклонилась, чтоб поднять его.
Сердце мое дрогнуло, как будто кто-нибудь слегка ущипнул его; я не мог не заметить, что лицо ее было заплакано.
– - Здоровы ли вы?
– - спросил я Груню, Она не отвечала и ушла наверх.
"Что это с ними? Уж не этот ли черт, проклятый жилец, насолил им? Плачет! ага, пришла, небось, и ей очередь поплакать",-- зло подумал я, выходя на улицу.
Понимал ли я тогда, что горькие слезы семнадцатилетней девушки не похожи на глупые слезы четырнадцатилетнего мальчика!
<