Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
В лавке он всегда старался обслужить покупателей сам, хотя у пего было два приказчика и два ученика, а кого не успевал об-служить, тех приветствовал, клапялся им, улыбался. Собственно говоря, пап Велш улыбался всегда – в магазине, на улице, в церкви, всюду с его уст не сходила, словно въевшаяся в них, предупредительная улыбка. Небольшого роста, приятно сложенный, круглый, толстенький, он вечно покачивал головой и улыбался. В лавке он ходил в плоском картузе и кожаном фартуке, на улице – в длинном синем сюртуке с золотыми пуговицами и в котелке.
У меня была одна нелепая фантазия о пане Велше. В доме у него при его жизни я никогда не бывал, но стоило мне
Но в день, когда начинается наше повествование,- третьего мая 184… года в четыре часа дня,- пана Велша уже не было в живых. Он лежал во втором этаже, над магазином, лежал в красивом гробу, стоявшем в парадной комнате его квартиры. Гроб был еще открыт, но пан Велш улыбался даже после смерти, когда ему закрыли глаза.
Похороны были назначены на четыре часа. Катафалк уже стоял на площади перед домом. Здесь же собралась сотня ополченцев с духовым оркестром.
В гостиной было полно народу, все именитые жители Малой Страны. Все знали, что священник с причтом немного запоздают, это было обычаем при каждых солидных похоронах, чтобы не говорили, будто покойника стараются поскорей отправить к праотцам. В гостиной было душно. Солнце освещало комнату, отражаясь в больших зеркалах, массивные восковые свечи около гроба горели желтыми огоньками и чадили, в теплом воздухе пахло свежим лаком от черного гроба, стружками, подложенными под покойника, и уже, кажется, немного трупом. Царила тишина, люди говорили шепотом. Никто не плакал, потому что близких родственников у пана Велша не было, а дальние обычно говорят: «Ах, если бы я мог выплакаться, да нет слез, прямо сердце разрывается»,- «Да, да, так еще тяжелее».
В гостиную вошли пани Руска, вдова ресторатора из Графского сада, где устраивались великолепнейшие балы канонеров. Поскольку до этого, собственно, никому нет дела, упомяну лишь мимоходом, что говорят о том, как овдовела пани Руска. В те времена в каждом артиллерийском полку была особая рота бомбардиров, состоявшая из молодых, здоровенных парней, кровь с молоком. Покойный супруг пани Руски эту роту прямо-таки ненавидел, как говорят, из-за своей женушки, и однажды бомбардиры нещадно избили его. Но до этого, как уже сказано, никому нет дела.
Пани Руска пятый год ела вдовий хлеб, живя одиноко в своем доме на Сельском рынке, и если бы кто-нибудь спросил, чем она занимается, ему бы ответили: ходит на похороны.
Пани Руска протолкалась к гробу. Это была видная дама лет пятидесяти, ростом выше среднего. С ее плеч ниспадала черная шелковая мантилька, круглое, простодушное лицо обрамлял черный чепец со светло-зелеными лентами. Карие глаза вдовы остановились на покойнике, лицо перекосилось, губы задрожали, из глаз хлынули слезы. Она громко заплакала. Потом быстро утерла глаза и губы белым платочком и оглядела соседок слева и справа. Налево стояла торговка восковым товаром, пани Гиртова, и молилась, глядя в молитвенник. Направо – какая-то хорошо одетая дамочка, ее пани Руска не знала; если эта дамочка – пражанка, то, наверное, с того берега Влтавы. Пани Руска обратилась к ней:
– Пошли ему, господи, царствие небесное! Лежит здесь, как живой, и улыбается.- Пани Руска опять утерла нахлынувшие слезы.- Ушел от нас… оставил нас навеки… и все свое добро оставил
Незнакомка не отвечала.
– Однажды я была на еврейских похоронах,- полушепотом продолжала пани Руска.- Но это неинтересно. Все зеркала у них завешены, чтобы не виден был покойник, пусть люди глаза девают,
куда хотят. Вот у нас куда лучше, покойничка видно со всех сторон… Гроб, я думаю, стоит не меньше двадцати серебряных гульденов, этакая красота! Но он заслужил это, добрая душа, вон словно улыбается нам в зеркале. Совсем не изменился после смерти, только лицо чуть-чуть вытянулось. Как живой, а?
– Я не знала пана Велша живым,- сказала незнакомая дамочка.
– Не знали? Ну, я-то очень хорошо знала! Еще холостым знала, и жену его знала девицей, дай ей господь вечный покой! Как сейчас, вижу их свадьбу. Она с утра заливалась слезами. Ну, к чему, скажите, пожалуйста, плакать целый день, если она знала его девять лет? Глупо, а? Девять лет он ее ждал, а лучше бы ждал девяносто! Ох, это была и штучка! Злыдня, скажу вам! Считала себя самой красивой и самой умной, и хозяйки, мол, лучше нет, чем она. На рынке час торговалась из-за гроша, при стирке всегда старалась дать бедняге поденщице поменьше воды, а прислуга у нее вечно жила впроголодь. Велш – тот хватил с ней лиха. Две мои прислуги раньше служили у нее, я от них все разузнала. Ему от жены минуты покоя пе было. Оиа так думала, что, мол, муж только потому ведет себя смирно, что боится ее, а если и не перечит ей, то тоже нарочно. Она, знаете, была, как говорится, романтическая натура и хотела, чтобы весь мир ее жалел. Вечно жаловалась, что муж ее тиранит. Если бы он ее со злости отравил, она бы обрадовалась, а если бы он сам повесился, обрадовалась бы тоже, потому что тогда все бы ее жалели…
Пани Руска снова взглянула в сторону незнакомки, но той уже не было рядом. Увлекшись, пани Руска не заметила, что соседка все больше краснела и где-то в середине ее речи исчезла. Сейчас незнакомка разговаривала в глубине комнаты с родственником покойного, сухопарым чиновником казначейства Умюлем.
Пани Руска еще раз поглядела на неподвижное лицо покойника. У нее снова задрожали губы и из глаз полились слезы.
– Бедняга! – сказала она довольно громко, обращаясь к торговке воском пани Гиртовой.- Бог-то, он каждого карает. Каждого. Покойник был не без греха, что уж говорить. Кабы он женился на бедной Тонде, которая прижила от него ребенка…
– Приехала, ведьма на помеле? – громко прошипел сзади чей-то голос, и костлявая рука легла ей на плечо. Присутствующие вздрогнули, и все взоры обратились на пани Руску и стоявшего за ней пана У мюля.
Пан Умюль, указывая рукой на дверь, повелел своим сиплым, но пронзительным голосом:
– Вон!
– Что там такое? – спросил стоявший в дверях другой
Умюль, тогдашний полицейский комиссар Милой Страны, такой ше сухопарый, как его брат.
– Эта ведьма втерлась сюда и злословит о мертвых. Язык у нее что жало.
– Да гопи ты ео в шею.
– Она всегда так па похоронах,- раздались возгласы со всех сторон.- И па кладбище устраивала скандалы!…
– Ну-ка, марш отсюда, сию минуту! – сказал полицейский комиссар, ухватив пани Руску за руку.
Она шла, всхлипывая.
– Такой скандал на таких солидных похоронах,- говорили в публике.
– Теперь тихо! – приказал комиссар пани Руске, когда они были в передней, ибо в квартиру как раз входил священник с причтом. Потом он вывел ее на лестницу. Пани Руска пыталась что-то сказать, но комиссар неумолимо вел ее дальше.