Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
– Роскошная ночь,- продолжал Купка.- Какая тишина! Слышно, как шумит вода на плотинах. А соловьи на Петршине как заливаются! Восторг! Слышишь?
– Через три дня праздник святого Вита, а после они уже перестанут петь. Как здесь красиво! Ни за что на свете не хотел бы я жить в Старом Месте.
– Там на четыре мили кругом не найдешь птицы. Разве что кто-нибудь принесет с рынка домой жареное гусиное крылышко. А то они и не знали бы, как выглядит птица!
– Ага, тут уже двое! – сказал густой тенор в слуховом окне.
– Привет, Новомлинский!-
Новомлинский – ему было за тридцать – не спеша, на четвереньках, лез по желобу.
– Чертовщина! – прогудел он, медленно выпрямляясь.- Это дело не для меня, я к нему непривычен.
Новомлинский был выше среднего роста и очень увесист. Лицо у него было смуглое, гладкое и круглое, глаза голубые, улыбчивые, под носом – пышные усы. Голову украшала феска, а костюм состоял из черного сюртука и светлых брюк.
– Ну,- сказал ои,- в таком парадном облачении я не могу развалиться на черепицах, как вы. Сядьте-ка пристойным образом!
Купка и Говора сели. Напускное спокойствие на их лицах сменилось легкой улыбкой, они смотрели на Иовомлииского с явной симпатией. Было заметно, что он, как старший, верховодит в этой компании. Он сел против них на скате крыши, закурил сигару.
– Так что поделываете, ребята?
– Я воспеваю Малую Страну,- сознался Говора.
– А я созерцаю луну,- сказал Купка,- этого мертвеца с живым сердцем…
– Теперь каждый норовит глазеть на луну,- улыбнулся Новомлинский.- Сидели бы вы в канцелярии за цифирью, как я! – Он говорил громко, совсем не понижая звучного голоса. И в лесу, и на горах или в пустыне Новомлинский говорил бы таким же полным голосом.- Ну, что нового? Да, скажите, это правда, что Екл вчера тонул близ Императорской мельницы? – спросил он и развеселился.
– Истинная правда,- улыбнувшись, кивнул Говора.- Он ведь плавает, как жернов. В двух шагах от меня попал в омут. Забурлило ужасно, пошли пузыри! Возни было – его вытаскивать! Верно, Купка? Потом я его спрашиваю, о чем он думал, когда тонул, а он говорит, что очень смеялся над этим, потому, мол, и пускал пузыри!
Все трое рассмеялись, смех Новомлинского прозвучал как колокол.
– А что за шум был сегодня на квартире учителя? – продолжал расспрашивать Новомлинский.- Вы потом вышли оттуда, Говора.
– Пикантный случай,- ухмыльнулся Говора.- Учительница нашла в столе у мужа письмо от женщины, исполненное страсти и любовного пыла. Оно было… написано ею самой лет двадцать назад. Сегодня она его нашла нераспечатанным! Представляете, как она разозлилась?!
– Комедия! – засмеялся Новомлинский. Он вытянул ноги и заворчал на Купку, который тем временем дошел до конца желоба, чуть наклонился на краю крыши и вглядывался во двор. Потом он вернулся, довольный своей вылазкой.- Купка, куда вас вечно черти носят? Кого вы там высматриваете? Сверзитесь когда-нибудь!
– Кого высматриваю? Переплетчика. Вы небось и не знаете, что он уже двадцать лет ежевечерне читает биографию Яна Гуса и всякий раз проливает
– Ерунда это! Лучше бы вы, молодые люди, поглядывали на что-нибудь другое, а не на переплетчика,- сказал Новомлинский, щелкнув пальцами.- Заметили вы, например, новую кормилицу напротив, у гончарного мастера? Вот это девочка, а?
– Новомлинский – что хорошая хозяйка: больше всего ему хлопот со служанками,- сделав сочувственное лицо, серьезно сказал Говора.
– Да, хлопот ему хватает,- поддержал Купка.- Даже поспать не может вволю: в пять утра он уже на улице, потому что самые хорошенькие ходят по воду рано утром, чтобы их не видели с ведрами.
– Помалкивайте! Я умею быстро засыпать, потому и встаю рано. А впрочем… – Новомлинский стряхнул пепел с сигары и заговорил с явным удовольствием.- Бывало, всякое бывало! Я был страшный франт, восемь нар перчаток изнашивал за год. Меня и до сих пор преследует несчастье – успех у женского пола. Что поделаешь, я не виноват, что уродился таким красавцем. Видели бы вы меня, когда я признаюсь в любви! Глядеть страшно! Однако ж,- продолжал он,- развлекайте меня чем-нибудь! Чья очередь сегодня придумывать развлечение?
– Екла.
– Ну, значит, он не придет,- совершенно уверенно сказал Новомлинский.- Я однажды состоял в «Кружке любителей поужинать». Ужинали мы каждый вечер, а платить должны были по очереди. Тот, чья была очередь, никогда не являлся.
Новомлинский случайно поднял взгляд к гребню противоположной крыши и воскликнул в притворном испуге:
– Утопленник!
Купка и Говора быстро обернулись. Над гребнем крыши виднелась еще одна феска, и под ней улыбалось широкое, румяное лицо Екла.
– Скорей сюда, живо! – закричали ему приятели.
Екл понемногу поднимался, над гребнем крыши появились его плечи, грудь, живот.
– Ему конца нет,- проворчал Новомлинский.- Этот парень мог бы выходить с продолжениями.
Екл перекинул через гребень длинную правую ногу, затем левую, поскользнулся и с грохотом скатился к ногам своих приятелей. Те громко засмеялись. Казалось, что смеется вся крыша и даже луна на небосклоне.
Больше всех смеялся сам Екл. Он лежал ничком и бил ногами по, крыше. Понадобилось несколько дружеских пинков и тумаков, чтобы поднять его на ноги. Екл медленно встал во весь саженный рост и осмотрел свой летний костюм неопределенного цвета.
– Нигде даже шов не разошелся,- удовлетворенно сказал он и уселся рядом с Новомлинским.
– Ну, что ты придумал на сегодня?
Екл охватил руками колени и с минуту покачивался взад и вперед. Потом лениво сказал:
– Я вот что придумал… пусть каждый из нас расскажет самое раннее воспоминание детства, какое у него сохранилось. Понимаете, самое раннее.
– Я так и знал, что он придумает какую-нибудь глупость,- заворчал Новомлинский.- Ужасно глупая выдумка для юриста, который уже сдал столько экзаменов!