Стихотворения. Рассказы. Пьесы
Шрифт:
Он с интересом смотрел на коренастое, крепкое тело Сократа, которое теперь раскачивалось довольно сильно.
А тот ломал голову, перебирая, что он может сказать. Он мог бы сказать, что этой ночью или этим утром вывихнул ногу. Например, когда солдаты ссаживали его с плеч. В этом есть даже свой резон. Подобные случаи показывают, как легко человек может пострадать от восторгов своих соотечественников.
Не переставая качаться, Сократ приподнялся и сел; потер голую левую руку правой и медленно сказал;
— Дело в том, что у меня с ногой…
Но тут взгляд философа, не слишком твердый, ибо он готовился
И он сразу осекся. У него мгновенно пропала всякая охота сочинять какие-то истории: ведь он не вывихнул ногу!
Гамак остановился.
— Послушай, Алкивиад, — начал Сократ решительным и бодрым тоном, — ни о какой храбрости и речи быть не может. Как только началось сражение, вернее — как только я увидел персов, я бросился бежать, да, да, и туда, куда следует, назад. Но там рос терновник! Я сразу же засадил себе огромную колючку в пятку и не мог сделать ни шагу. Тут я стал как бешеный рубить мечом, чуть ли не по своим. В отчаянии закричал я что-то насчет других отрядов, чтобы обмануть персов. Сдуру, конечно: они ведь не понимают по-гречески. А персы, видно, тоже не знали, на каком они свете. Им и так досталось при наступлении, и они просто не выдержали моих криков. На какую-то минуту они растерялись, а тут подоспела наша конница. Вот и все.
Несколько секунд в комнате было очень тихо. Алкивиад пристально смотрел на Сократа. Антисфен кашлял, закрыв рот рукою, — на этот раз непритворно. В дверях кухни громко смеялась Ксантиппа.
Алкивиад холодно сказал:
— И ты не мог, конечно, пойти в ареопаг и там ковылять по лестницам, чтобы получить лавровый венок. Я понимаю…
Алкивиад откинулся на спинку стула. Прищурив глаза, он смотрел на философа, распростертого на своем ложе. Ни Сократ, ни Антисфен не глядели в его сторону.
Он нагнулся и обхватил руками колено. Его еще по-детски узкое лицо чуть подергивалось, но не выдавало ни чувств его, ни мыслей.
— Почему ты не сказал, что у тебя какая-нибудь другая рана? — спросил он.
— Потому что я занозил себе пятку, — сердито отозвался Сократ.
— А, поэтому?… Понимаю.
Алкивиад вскочил и подошел к постели.
— Жаль, что я не захватил свой венок — я отдал его подержать одному человеку. А то я оставил бы его тебе. Поверь мне, ты больше, чем я, заслужил его своей храбростью. Я не знаю никого, кто при подобных обстоятельствах рассказал бы то, что рассказал ты.
И он поспешно вышел.
Обмыв ногу и вытащив занозу, Ксантиппа угрюмо сказала:
— Могло быть заражение крови.
— По меньшей мере, — подтвердил философ.
ИЗ РАССКАЗОВ О ГОСПОДИНЕ КОЙНЕРЕ ГОСПОДИН КОЙНЕР И НАСИЛИЕ
Господина К. навестил некий профессор философии и принялся рассказывать ему, сколь он, профессор, мудр. Спустя немного времени господин К. заметил: «Ты сидишь неловко и говоришь нескладно, и мыслишь ты тоже неловко». Господин профессор рассердился:
— Не о себе хотел я узнать нечто, но о содержании сказанного мною.
— Тут нет никакого содержания, — ответил господин К., — я смотрел, как неуклюже ты идешь, и за время, что я смотрел на тебя, ты не приблизился ни к какой цели. Ты говоришь темно, и
Я смотрю на твою манеру держаться, и у меня пропадает всякий интерес к твоей мудрости.
Господин К. заметил как — то: мыслителю не подобает иметь избыток света, избыток хлеба и избыток мыслей.
Однажды, когда господин Койнер, мыслитель, произносил речь против насилия в зале, где собралось множество людей, он заметил, что слушатели его вдруг отпрянули и начали расходиться. Он оглянулся и увидел, что позади него стоит Насилие.
— О чем ты говоришь? — спросило оно.
— Я держу речь в защиту насилия, — ответил господин Койнер.
Когда господин Койнер вышел, ученики упрекнули его в бесхребетности. Господин Койнер ответил:
— Мой хребет существует не для того, чтобы его поломали. Ведь я должен жить дольше, чем насилие,
И господин Койнер рассказал следующую историю:
— Как — то раз, в нелегальные времена, в квартиру господина Эгге, который научился говорить «нет», пришел некий агент и предъявил удостоверение, выданное теми, кто правил городом. Согласно этому удостоверению, агенту принадлежал всякий дом, куда вступит нога его, и всякая пища, какую он пожелает, а всякий человек, на которого упадет его взгляд, должен служить ему. Агент сел на стул, потребовал еды, умылся, потом лег и, повернувшись лицом к стене перед тем, как заснуть, спросил: «Ты будешь мне служить?» И укрыл господин Эгге агента своим одеялом, и отгонял от него мух, и оберегал его сон, и, как в этот первый день, служил он ему семь лет. Все исполнял господин Эгге, одного только остерегался: произнести хоть слово. И прошли семь лет, и стал агент толстым оттого, что много ел, спал и отдавал приказы. И умер агент. И завернул его тогда господин Эгге в грязное одеяло, и выволок из дому, и вымыл господин Эгге кровать, и побелил стены, вздохнул и ответил: «Нет».
— Тот, кто обладает знаниями, не смеет участвовать ни в какой борьбе, ни, тем более, говорить правду. Он не должен оказывать, ни, тем более, принимать почести. Ему не следует ничем бросаться в глаза. Носитель знания из всех добродетелей имеет только одну — он обладает знаниями, — сказал господин Койнер.
Господин К. задает вопросы:
— Каждое утро мой сосед заводит граммофон. Для чего он заводит граммофон? Чтобы делать гимнастику под музыку. А для чего он делает гимнастику? Чтобы стать сильным, отвечают мне. А для чего ему нужно стать сильным? Чтобы победить своих врагов в городе. А для чего ему нужно победить врагов? Чтобы есть, отвечают мне.
Когда господин К. услышал, что его сосед заводит граммофон, чтобы делать гимнастику под музыку, а гимнастику делает, чтобы стать сильным, а сильным хочет стать, чтобы победить своих врагов, а своих врагов победить, чтобы есть, он задал один из своих вопросов:
— А для чего он ест?
— Над чем вы трудитесь? — спросили господина К. — У меня много работы, — ответил тот. — Я подготавливаю свое новое заблуждение.