Стихотворения. Зори. Пьесы

Верхарн Эмиль

Перевод Э. Линецкой

Той, что живет близ меня

Лобзанья мертвые годов минувших Оставили печать на дорогих чертах; Поблекло много роз и на твоих щеках Под строгим ветром лет мелькнувших; Твои уста и ясные глаза Не блещут больше молнией летучей, И над твоим челом не виснет тучей Твоя густая черная коса; И руки милые, с задумчивым мерцаньем На пальцах, никогда уже не льнут ко мне, Чтоб целовать мой лоб в минутном сне, Как утро мхи целует с трепетаньем; И тело юное, то тело, что мечтой Я украшал с волнением когда-то, Уже не дышит свежестью и мятой, И плечи не сравню я с ивой молодой. Все

гибнет и — увы! — все блекнет миг за мигом, И даже голос твой как будто изменен. Как зрелый мак, твой стройный стан склонен, И юность поддалась невидимым веригам! И все ж моя душа, верна, твердит тебе: Что мне до бега лет, назначенных судьбе! Я знаю, что никто во всей вселенной Не изменит восторженной мечты, И для любви, глубокой, неизменной, Не значат ничего прикрасы красоты!

Перевод В. Брюсова

Когда на скорбное, мучительное кресло…

Когда на скорбное, мучительное кресло Свинцовою рукой недуг толкнул меня, Я не мечтал о том, чтоб радость вновь воскресла, Как солнце, что от нас ушло в разгаре дня. Цветы грозили мне, злоумышляли клены, Полудней белый зной больные веки жег, Рука, моя рука разжалась утомленно, И счастье удержать, бессильный, я не мог. Желаний сорняки во мне теснились жадно, Друг друга яростно терзая и глуша; Смерзалась, плавилась и разгоралась чадно Моя недобрая, иссохшая душа. Но утешения врачующее слово Ты просто и легко в любви своей нашла: У пламени его я согревался снова, И ждал зари, и знал, что поредеет мгла. Печальных признаков упадка, умаленья Во мне не видела, не замечала ты, И твердо верила в мое выздоровленье, И ставила на стол неяркие цветы. С тобою в комнату врывался запах лета, Я слышал шум листвы, немолчный говор струй, И ароматами заката и рассвета Дышал горячий твой и свежий поцелуй.

Перевод Э. Линецкой

Я покидаю сна густую сень…

Я покидаю сна густую сень, Тебя оставив неохотно Под сводами листвы, бесшумной и дремотной, Куда не проскользнет веселый день. Пришла пора цвести и мальвам и пионам, Но я иду, не глядя на цветы, Мечтая о стихах прозрачной чистоты С кристальным, ясным звоном. Потом внезапно я бегу домой С таким волненьем и такой тоской, Что мысль моя, желанием гонима, Опередив меня, летит неудержимо, Меж тяжких веток сна прокладывая путь, Чтоб разбудить тебя и вновь к себе вернуть. Когда я наконец вхожу в наш дом уютный, Где дремлет тишина и сумрак смутный, То нежно, горячо целуя грудь твою, Я словно песню в честь зари пою.

Перевод Э. Линецкой

Вечерние часы

Касаньем старых рук откинув прядь седую…

Касаньем старых рук откинув прядь седую Со лба, когда ты спишь и черен наш очаг, Я трепет, что всегда живет в твоих очах Под сомкнутыми веками, целую. О, нежность без конца в часы заката! Прожитых лет перед глазами круг. И ты, прекрасная, в нем возникаешь вдруг, И трепетом моя душа объята. И как во времена, когда нас обручили, Склониться я хочу перед тобой И сердце нежное почувствовать рукой — Душой и пальцами светлее белых лилий.

Перевод А. Гатова

Когда мои глаза закроешь ты навек…

Когда мои глаза закроешь ты навек, Коснись их долгим-долгим поцелуем — Тебе расскажет взгляд последний, чем волнуем Пред смертью любящий безмерно человек. И светит надо мной пусть факел гробовой. Склони твои черты печальные. Нет силы, Чтоб их стереть во мне. И в сумраке могилы Я в сердце сохраню прекрасный образ твой. И я хочу пред тем, как заколотят гроб, С тобою быть, прильнув к подушкам белым; Ко мне

в последний раз приникнешь ты всем телом И поцелуешь мой усталый лоб. И после, отойдя в далекие концы, Я унесу с собой любовь живую, И даже через лед, через кору земную Почувствуют огонь другие мертвецы.

Перевод А. Гатова

Боярышник увял. Глицинии мертвы…

Боярышник увял. Глицинии мертвы. В цвету один лишь вереск придорожный Спокоен вечер. Ветер осторожный Приносит запах моря и травы. Дыши и мыслью уносись вперед. Над пустошью кружится ветер, клича, Прибой растет, песок — его добыча, И море с берега все заберет. Когда-то осенью мы жили там — Всегда в полях, под солнцем, под дождями До рождества, когда широкими крылами Сойм ангелов парит по небесам. Там сердцем мягче, проще стала ты. Дружили мы со всеми в деревушке, О старине шептали нам старушки, Про дряблые дороги и мосты. В туманах ланд и светел и широк Стоял наш тихий дом гостеприимный. Все было любо нам — и черный, дымный Очаг, и дверь, и крыша, и порог. Когда же над огромным миром сна Ночь расстилала света плащ широкий, — Прекрасного давала нам уроки Наполнившая душу тишина. Так жили мы в долине — холод, зной, Зарю и вечер вместе провожая. У нас глаза раскрылись, и до края Сердца вскипали яростью земной. Мы счастье находили, не ища, И даже дней печаль была нам милой. А солнце позднее едва светило И нас пленяло слабостью луча. Боярышник увял. Глицинии мертвы. В цвету один лишь вереск придорожный. Ты помнишь все, и ветер осторожный Приносит запах моря и травы.

Перевод А. Гатова

Нет, жить тобой душа не уставала!.

Нет, жить тобой душа не уставала! Ты некогда в июне мне сказала: «Когда бы, друг, однажды я узнала, Что бременем я стану для тебя, — С печалью в сердце, тихом и усталом, Бог весть куда, но я б ушла, любя». И тихо лбом к моим губам припала И снова: «Есть и в разлуке радости живые, И нужды нет в сцепленье золотом, Что вяжет, словно в гавани, кольцом Две наши тихие ладьи земные». И слезы у тебя я увидал впервые. И ты сказала, Ты еще сказала: «Расстанемся во что бы то ни стало! Так лучше, чем спускаться с вышины Туда, где будням мы обречены». И убегала ты, и убегала, И вновь в моих объятьях трепетала Нет, жить тобой душа не уставала.

Перевод А. Гатова

Эмиль Верхарн

Зори

Посвящается Полю Синьяку

Пьеса в четырех актах.

Действующие лица

Толпа.

Группы рабочих, нищих, фермеров, солдат, женщин, молодых людей, прохожих, мальчишек, стариков.

Жак Эреньен – трибун.

Пьер Эреньен – его отец.

Клер – его жена.

Жорж – его сын.

Эно – брат Клер.

Ордэн – капитан неприятельской армии, ученик Эреньена.

Ле Бре – сторонник Эреньена.

Дядя Гислен – фермер.

Кюре.

Офицер.

Разведчик.

Цыган.

Консул Оппидомани.

Пастух.

Нищий Бенуа.

Городской ясновидец.

Сельский ясновидец.

Группы действуют как один человек, обладающий многочисленными и противоречивыми обликами.

Действие первое

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Обширный перекресток; справа – дороги, ведущие вверх, в Оппидомань, слева – равнины, изрезанные тропинками. Вдоль тропинок – деревья; их очертания теряются в бесконечной дали. Город осажден неприятелем, подступившим вплотную. Местность охвачена пламенем. На горизонте огромные зарева; звон набата.

В канавах группами расположились нищие. Другие группы стоят на кучах гравия, наблюдая пожар и обмениваясь замечаниями.