Стихотворения
Шрифт:
ты, как Шаляпин, здешний житель,
и здесь у нас в краях суровых
поешь теперь под каждым кровом,
ты - контрапункта тормошитель.
5
Ах, контрапункта тормошитель,
как обалдел король Оливер,
когда ты юный и счастливый
играл с ним, зодчий-разрушитель!
Да, у тебя и герцог Бейси,
и Майкл и Стиви, и Рей Чарльз
учились — это как ни бейся -
играть, и мыслить, и рычать.
Твоя нелегкая
влекла Колтрейна, Пэта Буна,
японских юношей «Дак-Дакс».
А Элла - гений, свет поэтов
не раз тебя помянет в скэтах.
О консерватор и левак!
6
Ты, консерватор и левак, -
вокал в басах, труба до писка,
а интонация так близко
подходит к ноте, но никак
не завершится попаданьем,
и этот свинг, и этот кач,
и этот хрип, и этот плач -
грань вознесенья и страданья.
Холодный джаз, би-боп, джаз-рок
вели потом свон бов,
но был всегда над ними бог,
по имени Армстронг Луи, -
горячей музыки вершитель,
страны Мажор великий житель.
7
Страны Мажор великий житель,
пройдя дороги нищеты,
достиг вершины! Не просты
пути в парнасскую обитель.
И негритянка, джине латая,
вздохнет, лоскутик теребя:
— У Сачмо глотка золотая
и золотистая труба!
Ты джазоманов знал ораву,
ты видел и плевки, и славу,
прошел ты сотни передряг.
Как всякий истинный художник,
ты - бог в работе и сапожник -
счастливейший из всех бродяг.
8
Счастливейший из всех бродяг,
почтивший клан миллионеров,
ты на перо Аполлинера
не мог попасть, увы, бедняк!
Уж он бы втиснул в «Алкоголи»
душ безглагольные мозоли
и ритмы рваные до боли
и сочинил бы поневоле
такой тебе верлибр для блюза,
чтоб ты, прижав тромпето юзом,
свой лучший блюз на мир обрушил.
Уж он-то знал людей и страсти,
все их тональности и масти
и как изменчивы их души.
9
О, как изменчивы их души!
Легко таким, как Мекки Нож,
для них и правдой сделать ложь,
и обработать, словно туши.
Но Мекки плюнул бы на бошей
коричневых, как негра глаз,
когда бы знал, что за три гроша
Брехт купит голос твой и джаз.
Прошли года, и вот уж смело
В Берлине Элла Вейля пела,
Превер мурлыкал на Бюси.
Быть может, с нежностью вселенской
в Москве скрежещет Вознесенский -
их очень просто искусить.
10
Их очень просто искусить ...
Поэты —
и каждый копит, словно скряга,
напевы скромные Руси,
чтобы затем их воскресить
по мере сил и дарованья,
тому, что пел когда-то ваня,
вернуть азы очарованья.
Соленые, как огурцы,
частушки, поговорки, плачи
берут поэты за примеры.
Поэты — лучшие бойцы,
(не все), их трудно одурачить,
переманить из веры в веру.
11
Переманить из веры в веру,
от лаптя в европейский дом,
чтоб критик, правящий потом,
пенял тебе своей химерой.
Легко не всякого. Я с жаром
читал Уитмена, Превера,
Бодлера, Байрона, Ронсара.
За что наказан был примерно.
И потому я намекаю,
что с блюзом вещь совсем другая -
меня с ним связывает Пушкин.
Джазист, тебе трезвонят в уши
в прямом отходе от частушек,
а ты им время дай послушать.
12
А ты им время дай послушать -
труби в свой золотой рожок,
как черный лаковый божок,
и обольщай наивных души.
Пусть жизнь им кажется игрою
под лень печалей блюзовых,
и даже горький блюз порою
переполняет счастьем их.
И ты трубил в Карнеги Холле,
и мчал сердца их поневоле
горючей музыки бензин.
Казалось им — они в Эдеме,
и слышал чистильщик в Гарлеме -
наш век звенит, как клавесин.
13
Наш век звенит, как клавесин,
построенный в далекой Дикси ...
Пора снести его за киксы
в комиссионный магазин.
А рок в мажоре и в миноре
нас силой звука удивит ...
Забыт оркестр Кида Ори
и старых инструментов вид.
Задолбленные вдрызг, в запале
иные клавиши запали,
и в струнах ржавчины каверны.
Играя «Боже, нас спаси!»,
наш век трещит, как клавесин,
настроенный давно и скверно.
14
Настроенный давно и скверно
педальный рог сменен на «помпу».
У северян покрепче нервы,
и то тебя встречали с помпой.
Волшебник, как же он играет!
Губитель, как же он поет!
Недаром выдумка о рае
вочеловечила полет.
У нас есть тоже гений хриплый,
он не поет - творит молитвы,
немузыкальные, густые.
Он в хохоте утопит скуку,
поведает и боль, и муку,
как будто истины простые.
15
Как будто истины простые -
и преподносятся любя ...