Стихотворения

Лермонтов Михаил Юрьевич

И скрылся он в туманной мгле,И небо страшно разразилосьИ блеском молний озарилось,И мы узрели: быстро к намНеслося греческое судно.Всё различить мне было трудно.Предавшися глухим волнам,Они на помощь призывали,Но ветры вопли заглушали.«Скорей ладью, спасите их!» —Раздался голос в этот миг.О камень судно ударяет,Трещит и с шумом утопает.

Но мы иных еще спасли,К себе в корабль перенесли.Они без чувств, водой покрыты,Лежали все как бы убиты;И ветер буйный утихал,И гром почаще умолкал,Лишь изредка волна вздымалась,Как бы гора, и опускалась.· · · · · ·· · · · · ·Всё смолкло! Вдруг корабль волнойБыл брошен к мели бреговой.

Хотел

я видеть мной спасенных,И к ним поутру я взошел.Тогда на тучах озлащенныхВскатилось солнце. Я узрел,Увы, гречанку молодую.Она почти без чувств, бледна,Склонившись на руку главою,Сидела, и с тех пор онаДоныне в памяти глубоко…Она из стороны далекойБыла сюда привезена.Свою весну, златые летаВоспоминала. Томный взорЧернее тьмы, ярчее светаГлядел, казалось, с давних порНа небо. Там звезда, блистая,

Давала ей о чем-то весть(О том, друзья, что в сердце есть).Звезду затмила туча злая,Звезда померкла, и онаС тех пор печальна и грустна.С тех пор, друзья, и я стенаю,Моя тем участь решена,С тех пор покоя я не знаю,Но с тех же пор я омертвел,Для нежных чувств окаменел.

1828

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! [321] Про тебя нашу песню сложили мы,Про твово любимого опричникаДа про смелого купца, про Калашникова;Мы сложили ее на старинный лад,Мы певали ее под гуслярский звонИ причитывали да присказывали.Православный народ ею тешился,А боярин Матвей РомодановскийНам чарку поднес меду пенного,А боярыня его белолицаяПоднесла нам на блюде серебряномПолотенце новое, шелком шитое.Угощали нас три дни, три ночиИ все слушали – не наслушались.

321

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

«Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“» (30 апр., №18, с.344—347) и в 1840г. в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (с.1—31). Автограф не сохранился.

В издании «Стихотворений» поэма датирована 1837г., но возможно, что замысел ее возник несколько раньше. По содержанию она связана как со стихотворением «Бородино» (1836), пафос которого – мечта о богатырях духа, так и с «Думой» (1838), исполненной негодования на больное, бездеятельное поколение. В «Песне» отразились размышления Лермонтова о нравственных и политических проблемах своей эпохи, о судьбе и правах человеческой личности, в частности, о судьбе и трагической дуэли Пушкина.

Белинский писал, что здесь «поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства...» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т.4, М., 1954, с.504).

Опубликование «Песни» встретило серьезные затруднения. Когда поэма была отправлена в цензуру, «цензор нашел совершенно невозможным делом напечатать стихотворение человека, только что сосланного на Кавказ за свой либерализм. Издатель „Прибавлений“ выручил стихотворение только тем, что обратился к Жуковскому, который был в великом восторге от стихотворения Лермонтова, находил, что его непременно надо напечатать, и дал г.Краевскому письмо к министру народного просвещения. Уваров нашел, что цензор был прав в своих опасениях, но разрешил печатание на своей ответственности, не позволив, однако, ставить имени Лермонтова, которое было заменено случайными буквами» (А. Н. Пыпин. Лермонтов. – В кн.: Сочинения Лермонтова под ред. П. А. Ефремова, т.1. СПб., 1873, с.LII).

С отроческих лет Лермонтову был свойствен интерес к народному творчеству (см.: М. Азадовский. Фольклоризм Лермонтова. – В кн.: Литературное наследство, т.43—44, М., 1941, с.227—262). Позже он еще более усилился под влиянием родственника и друга поэта – С. А. Раевского, который был знатоком и собирателем фольклора. В литературе о Лермонтове неоднократно указывалось на связь «Песни» с народной поэзией, в частности с былинами и историческими песнями (см.: М. Штокмар. Народно-поэтические традиции в творчестве Лермонтова (там же, с.263—352); В. Э. Вацуро. М. Ю. Лермонтов. – В кн.: Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Л., 1976, с.227—238). Поэт несомненно знал, например, «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», изданные в 1804 и 1818 гг. Некоторые из них («Мастрюк Темрюкович», «Иван Годинович» и др.) в какой-то степени отразились в «Песне».

Возможно, что вспомнился Лермонтову и эпизод, рассказанный Н. М. Карамзиным и относящийся к эпохе Ивана IV, о чиновнике Мясоеде Вислом, который «имел прелестную жену: ее взяли, обесчестили… а ему отрубили голову» (Н. М. Карамзин. История государства Российского, т.9. СПб., 1834, с.160). Первый на это указал П. В. Владимиров (см. его книгу: Исторические и народно-бытовые сюжеты в поэзии М. Ю. Лермонтова. Киев, 1892, с.17). Обобщенный образ Ивана IV создан Лермонтовым в духе народной традиции – исторических песен об Иване Грозном – и отчасти «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина.

Современники высоко оценили поэму. Декабрист Н. А. Бестужев писал брату П. А. Бестужеву 4 июля 1838г. из Петровского завода: «Недавно прочли мы в приложении к Инвалиду „Сказку о купеческом сыне Калашникове“. Это превосходная маленькая поэма… вот так должно передавать народность и ее историю! Если тебе знаком и этот … въ (подпись – анаграмма под „Песней“ в журнальной публикации. – Ред.) – объяви нам эту литературную тайну. Еще просим сказать: кто и какой Лермонтов написал „Бородинский бой“?» (Бунт декабристов. Юбилейный сборник 1825—1925. Л., 1926, с.371). Белинский справедливо отмечал, что «поэт вошел в царство народности, как ее полный властелин, и, проникнувшись ее духом, слившись с нею, он показал только свое родство с нею, а не тождество» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т.4. М., 1954, с.517).

I

Не

сияет на небе солнце красное,Не любуются им тучки синие:То за трапезой сидит во златом венце,Сидит грозный царь Иван Васильевич.Позади его стоят стольники,Супротив его все бояре да князья,И пирует царь во славу божию,В удовольствие свое и веселие.

Улыбаясь, царь повелел тогдаВина сладкого заморскогоНацедить в свой золоченый ковшИ поднесть его опричникам.– И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,Удалой боец, буйный молодец,В золотом ковше не мочил усов;Опустил он в землю очи темные,Опустил головушку на широку грудь —А в груди его была дума крепкая.

Вот нахмурил царь брови черныеИ навел на него очи зоркие,Словно ястреб взглянул с высоты небесНа младого голубя сизокрылого, —Да не поднял глаз молодой боец.Вот об землю царь стукнул палкою,И дубовый пол на полчетвертиОн железным пробил оконечником —Да не вздрогнул и тут молодой боец.Вот промолвил царь слово грозное —И очнулся тогда добрый молодец.

«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,Аль ты думу затаил нечестивую?Али славе нашей завидуешь?Али служба тебе честная прискучила?Когда входит месяц – звезды радуются,Что светлей им гулять по поднебесью;А которая в тучу прячется,Та стремглав на на землю падает…Неприлично же тебе, Кирибеевич,Царской радостью гнушатися;А из роду ты ведь Скуратовых,И семьею ты вскормлен Малютиной!..»

Отвечает так Кирибеевич,Царю грозному в пояс кланяясь:

«Государь ты наш, Иван Васильевич!Не кори ты раба недостойного:Сердца жаркого не залить вином,Думу черную – не запотчевать!А прогневал тебя – воля царская;Прикажи казнить, рубить голову,Тяготит она плечи богатырские,И сама к сырой земле она клонится».

И сказал ему Царь Иван Васильевич:«Да об чем тебе, молодцу, кручиниться?Не истерся ли твой парчевый кафтан?Не измялась ли шапка соболиная?Не казна ли у тебя поистратилась?Иль зазубрилась сабля закаленная?Или конь захромал, худо кованный?Или с ног тебя сбил на кулачном бою,На Москве-реке, сын купеческий?»

Отвечает так Кирибеевич,Покачав головою кудрявою:

«Не родилась та рука заколдованнаяНи в боярском роду, ни в купеческом;Аргамак мой степной ходит весело;Как стекло горит сабля вострая;А на праздничный день твоею милостьюМы не хуже другого нарядимся.

Как я сяду поеду на лихом конеЗа Моску-реку покатитися,Кушачком подтянуся шелковым,Заломлю на бочок шапку бархатную,Черным соболем отороченную, —У ворот стоят у тесовыихКрасны девушки да молодушкиИ любуются, глядя, перешептываясь;Лишь одна не глядит, не любуется,Полосатой фатой закрывается…

На святой Руси, нашей матушке,Не найти, не сыскать такой красавицы:Ходит плавно – будто лебедушка;Смотрит сладко – как голубушка;Молвит слово – соловей поет;Горят щеки ее румяные,Как заря на небе божием;Косы русые, золотистые,В ленты яркие заплетенные,По плечам бегут, извиваются.Во семье родилась она купеческой,Прозывается Аленой Дмитревной.

Как увижу ее, я сам не свой,Опускаются руки сильные,Помрачаются очи буйные;Скучно, грустно мне, православный царь,Одному по свету маятьсяОпостыли мне кони легкие,Опостыли наряды парчовые,И не надо мне золотой казны:С кем казною своей поделюсь теперь?Перед кем покажу удальство свое?Перед кем я нарядом похвастаюсь?Отпусти меня в степи приволжские,На житье на вольное, на казацкое,Уж сложу я там буйную головушкуИ сложу на копье бусурманское;И разделят по себе злы татаровьяКоня доброго саблю оструюИ седельце бранное черкасское.Мои очи слезные коршун выклюет,Мои кости сирые дождик вымоет,И без похорон горемычный прахНа четыре стороны развеется!..»