Стихотворения
Шрифт:
Очнулся я - луна в зените,
И, зеркалом отражены,
Упав на лоб, тускнеют нити
Холодной лунной седины.
Души надеждою не грея,
Я зеркало отбросил прочь.
Понятно все - я стал старее,
Мне снилось детство в эту ночь.
1940
* * *
Всё, как прежде, и улицы те же,
По-знакомому нешироки.
И ресницы целует мне свежий
Синий ветер, летящий с реки.
Так же никнут зеленые
84
Позолотой осенней ветвей.
И походкой неторопливой
Бродит утро по теплой траве.
Над травой, над водой, над домами
Голубой и бескрайний простор.
То же солнце горит за плечами,
Выплывая из солнечных гор.
Каждый камень мне в память положен.
Но меня здесь узнают навряд.
И глядит незнакомый прохожий
На нашивки и черный бушлат.
Что осталось от памяти звонкой
Гармониста, гуляки, певца?
И не встретить мне девочки тонкой,
Полюбившей меня до конца.
За плечами матросские годы,
Штормовые, соленые дни,
Над Кронштадтом скупые восходы,
Маяков голубые огни.
Неужели шумевшая юность
Не заплещет, как прежде, волной?
И иные крутые буруны,
Рассыпаясь, бегут надо мной.
Стынет золото ленточек черных
Над моим загорелым лицом.
Вот у дома, где синие шторы,
Мы стояли под вечер вдвоем.
Что ж, зайду - не узнает, пожалуй.
Может быть, не живет уже здесь.
Может быть, незнакомою стала
И не любит соленый норд-вест.
Разве вспыхнут кронштадтские дымы
Золотыми кострами весны.
Сохраню - вензелями литыми
На руке пролетевшие сны.
85
И не надо ни взоров, ни встречи.
Путь к отцовским стен'aм недалек.
Солнце греет широкие плечи
Моряка, отслужившего срок.
1939
ТРУБКА
Бывает так, что жизнь накренит
И волны хлынут через борт,
И женщина, и друг изменят,
И в бурю не увидишь порт.
Но будет ветер или вьюга, -
Не отойдет, предав меня,
Лишь трубка - верная подруга,
Со мной плывущая по дням.
Она дает тепло и радость.
И согревает моряка
Под ветром влажною прохладой
Крутая горечь табака.
И синие узоры дыма,
Переливаясь голубым,
Напоминают о любимых,
Таких же ветреных, как дым.
Их были нежны поцелуи,
Их память светла и легка.
Ценю - как лучшее - крутую,
Крутую горечь табака.
1937
ПИСЬМО
Нас
Воздух горек был и жгуч, как дым.
Били в борт тяжелые потоки
86
Океанской яростной воды,
Листьями узорчатыми веют,
Колыхают пальмы за плечом,
Над заливом вычерчены реи,
Море от заката горячо.
Я пишу домой, в матросском баре
Синий дым от кепстена повис,
Моряки в коричневом загаре
С гавани приносят свежий бриз.
И, улыбку отдавая в дар мне,
Но в глазах жестокость затая,
Правит здесь величественный бармен
Именем Георга-короля.
Здесь не слышен смех и говор женский,
Только льются флейты серебром,
Брякают истертые сикспенсы,
Льется в кружки низкопробный ром.
Ненавистью сердце громыхает,
Ярость бьет в артерии висков,
Вот за столиком сидит шанхаец,
Отдающий в рабство моряков.
Не ударить в выбритую морду,
Мистеру... чтобы свалился в крен,
Но хранит веселый «люстиг бординг»
Каменный английский полисмен.
И за позолотою экзотик
Вижу я, как в солнечных краях
Люди голодают без работы
И без грузов корабли стоят.
Близкий шторм и здесь уже заметен,
Взгляды стали сумрачней и злей,
Скоро в мир ударит свежий ветер,
Уносящий троны королей.
От Одессы до далекой Кубы
Исходил я бурные моря.
87
Перетрескались от ветра губы,
Загрубела и душа моя.
Мы придем, туманы переспоря,
Сквозь засады мелей и валов,
Чтоб увидеть маяки на створах
Радостных советских берегов.
1940
НЕ ПЛАЧЬ, МОЯ МИЛАЯ МАМА!
Мой отпуск кончается скоро,
Кончается счастье и сон.
И вновь вспыхнет свет семафора,
Умчит меня тряский вагон.
И вновь будут мачты и флаги,
Походы, маневры, бои.
Соленая, звонкая влага
Омоет ресницы мои.
Ну, что ж, моя милая мама!
Моя дорогая, не плачь!
Сберег я, тебя вспоминая,
Всю нежность любви и тепла.
Со мной ничего не случится,
Глубины отпустят меня.
Для жизни, достойной балтийца,
Для блеска и радости дня.
Вернусь я, пропахший ветрами,
Из мира бурунов и вьюг,
Чтоб снова увидеться с мамой
И чувствовать радость свою.
1939
ПО КОМСОМОЛЬСКОЙ ПУТЕВКЕ