Стихотворения

Суриков Иван Захарович

Немочь

I

Затужился, запечалился Муж Терентий, сокрушается. Ходит взад-вперед по горенке Да кручиной убивается. У Терентия, мужа старого, Злое горе приключилося: У жены его, красавицы. Злая немочь расходилася. Началась она с головушки. Ко белым грудям ударилась, Разлилась по всем суставчикам… Брал он знахарку — не справилась. И поили бабу травами. И в горячей бане парили. И с угля водою прыскали, Да злой немочи не сбавили. Немочь, знай, над бабой тешится. Неподатная, упорная; Знать, что немочь та не пришлая, А людями наговорная…

II

Хороша жена Терентьева: Заглядишься, залюбуешься; Немочь злую ее видючи, Разгрустишься, растоскуешься. Вот лежит она в постелюшке. Грудь высоко поднимается, И ее густая косынька По подушке рассыпается. Жаром пышут шеки белые, И под длинными ресницами, Очи черные красавицы, Блещут яркими зарницами. Руки полные раскинуты, Одеяло с груди сбилося. Прочь с плеча рубашка съехала. И полгруди обнажилося. «Ох, Терентий-муж, Данилович, Тяжело мне, нету моченьки! — Говорит она, вздыхаючи, На него уставя оченьки. Ты сходи-ка в ту сторонушку, Где игрой гусляры славятся; Пусть меня потешат песнями, Может, немочь и убавится». Молодой

жене Данилович Не перечит, собирается; Взявши шапку, за гуслярами В дальний город отправляется.

III

Ходит муж Терентий городом. Выбивается из моченьки, А гусляров не видать нигде… Время близко темной ноченьки. Еле двигает Данилович Свои ноженьки усталые; Вот ему навстречу с гуслями Идут молодцы удалые. Идут молодцы удалые. На гуслях своих играючи, Звонкой песнею, потешною, Люд честной позабавляючи. Поклонился им Данилович: «Ой, вы, ой, гусляры бравые! Причинили мне невзгодушку Люди злые и лукавые. Помогите мне в кручинушке. Что нежданная случилася: У жены моей, красавицы, Злая немочь расходилася». Рассказал им все Данилович. Как и что с женой случается. Как она в постеле мечется. Как огнем вся разгорается. — Да, печаль твоя великая, Сокрушеньице немалое!.. Что ж, мы немочь бабью вылечим, Дело это нам бывалое. Полезай в мешок холстиновый И лежи в нем без движения; Коль не хочешь — не прогневайся,— Не возьмемся за лечение. Мы пойдем в твои хоромины, Словно с ношею тяжелою, Потешать твою хозяюшку Пляской бойкою, веселою. Свой мешок под лавку бережно Сложим мы, как рухлядь мягкую. Станем петь, а ты смирнехонько Притаись — лежи под лавкою. Трудно будет мужу корчиться, Да зато жена поправится, От своей мудреной немочи Навсегда она избавится.

IV

Под окном жены Терентьевой Ходят молодцы, играючи, Мужа старого, Данилыча, На плечах в мешке таскаючи. Их игру жена Терентьева Услыхала, поднимается, И к окну она из спаленки Скоро-наскоро бросается. «Ой, вы, молодцы удалые! Вы, гусляры поученые! Ваши песенки потешные! Ваши гусли золоченые! Вы Терентья не видали ли, Не видали ли немилого, Мужа старого, Данилыча, Пса смердящего, постылого?» — Не тужи, жена Терентьева, Что ты старому досталася,— Не тужи, вернулась волюшка: Ты одна-одной осталася. Твой Терентий-муж, Данилович. В чистом поле под ракитою. Меж колючего репейничка. С головой лежит пробитою… Над седой его головушкой Черный ворон увивается, Да вокруг его пушистая Ковыль-травонька качается…

V

Молода жена с гуслярами Песней, пляской забавляется, А Терентий-муж под лавкою Чуть в мешке не задыхается. Ходит баба вдоль по горенке. Пол подолом подметаючи, Мужа старого, Данилыча, Проклинаючи, рутаючи. «Уж ты старый пес, Данилович, Спи ты в поле под ракитою! Я потешусь, молодешенька, Вспомню молодость забытую! Спи ты, тело твое старое В чистом поле пусть валяется, Пусть оно дождями мочится Да песками засыпается. Загубил мою ты молодость. Света-волюшки лишаючи, За дверями, под запорами Красоту мою скрываючи…» — Эй, ты слышишь ли, Данилович, Как жена здесь разгулялася. Как ей весело да радостно, Что ей волюшка досталася? Над твоей она над старостью, Муж немилый, издевается…— И не вытерпел Данилович — Из-под лавки поднимается. Молода жена Терентьева Побелела, зашаталася, А из спаленки красавицы Стенкой немочь пробиралася. Миг один — и немочь скрылася… Не поймаешь вольну пташечку! Только видел муж Данилович Кумачовую рубашечку…

Казнь Стеньки Разина

Точно море в час прибоя. Площадь Красная гудит. Что за говор? что там против Места лобного стоит? Плаха черная далеко От себя бросает тень… Нет ни облачка на небе… Блещут главы… Ясен день. Ярко с неба светит солнце На кремлевские зубцы, И вокруг высокой плахи В два ряда стоят стрельцы. Вот толпа заколыхалась,— Проложил дорогу кнут: Той дороженькой на площадь Стеньку Разина ведут. С головы казацкой сбриты Кудри черные, как смоль; Но лица не изменили Казни страх и пытки боль. Так же мрачно и сурово, Как и прежде, смотрит он,— Перед ним былое время Восстает, как яркий сон: Дона тихого приволье, Волги-матушки простор. Где с судов больших и малых Брал он с вольницей побор; Как он с силою казацкой Рыскал вихорем степным И кичливое боярство Трепетало перед ним. Душит злоба удалого, Жгет огнем и давит грудь, Но тяжелые колодки С ног не в силах он смахнуть. С болью тяжкою оставил В это утро он тюрьму: Жаль не жизни, а свободы. Жалко волюшки ему. Не придется Стеньке кликнуть Клич казацкой голытьбе И призвать ее на помощь С Дона тихого к себе. Не удастся с этой силой Силу ратную тряхнуть,— Воевод, бояр московских В три погибели согнуть. «Как под городом Симбирском (Думу думает Степан) Рать казацкая побита, Не побит лишь атаман. Не больна мне та обида. Та истома не горька, Что московские бояре Заковали казака. Что на помосте высоком Поплачусь я головой За разгульные потехи С разудалой голытьбой. Нет, мне та больна обида, Мне горька истома та, Что изменною неправдой Голова моя взята! Вот сейчас на смертной плахе Срубят голову мою, И казацкой алой кровью Черный помост я полью… Ой ты, Дон ли мой родимый! Волга-матушка река! Помяните добрым словом Атамана казака!..» Вот и помост перед Стенькой… Разин бровью не повел. И наверх он по ступеням Бодрой поступью взошел. Поклонился он народу, Помолился на собор… И палач в рубахе красной Высоко взмахнул топор… «Ты прости, народ крещеный! Ты прости-прощай, Москва!..» И скатилась с плеч казацких Удалая голова.

Садко

I. Садко в Новгороде

1

На святой Руси, в Новегороде, Жил богатый гость, звали Садкою; Прежде Садко был бедняком бедняк. А потом казну мерил кадкою. Где же Садко так разжился казной. Отчего же так Садко стал богат?.. Садко был гусляр, на пирах играл; Садке грош дадут — Садко грошу рад. Раз он ходит день — не зовут играть. Ходит он другой — хоть бы кто позвал, И на третий день Садке зову нет, На четвертый день Садко грустен стал. Он пошел тогда к Ильмень-озеру, И над озером Садко стал играть; Звуки чудные полились, дрожат — Встрепенулася озерная гладь. Всколыхнулося Ильмень-озеро — И подводный царь перед Садкой встал, Говори! ему: «За игру твою Наградить хочу, — хорошо играл! Награжу тебя, будешь в почести. Золотой казной будешь ты богат. Ступай в Новгород, бейся, Садко, ты С новгородцами на велик заклад. Заложи ты им свою голову — А они в заклад пусть кладут товар,— Что поймаешь ты в Ильмень-озере Золотых трех рыб, золотых, как жар. Как побьешься ты с новгородцами На

велик заклад — приходи сюда, Закинь в озеро невод шелковый,— Золотых трех рыб тебе дам тогда». Всколыхнулося Ильмень-озеро, Всколыхнулося во всю ширь и мочь — И подводный царь под водой исчез, И от озера пошел Садко прочь. Входит в Новгород — Садко ждут давно На почетный пир — потрать, попеть, Зеленым вином Садко потчуют. С зелена вина Садко стал хмелеть. Захмелевши, он стал похвастывать, На честном пиру похваляться стал, Будто знает он чудо чудное, Будто чудо то он не раз видал. В Ильмень-озере есть три рыбины, «Чиста золота чешуя на них». Купцы Садке в том не поверили, Говорят ему: «Нету рыб таких». «Я кладу в заклад свою голову,— Говорит Садко богачам купцам,— Вы кладите же свой товар в заклад,— Золотых трех рыб я поймаю вам». На такой заклад трое вызвались, Бились с Садкою на весь свой товар, И связал Садко невод шелковый — И поймал трех рыб, золотых, как жар. И забрал Садко у купцов товар, Стал в Новгороде Садко торг вести; Нажил он казны, что и сметы нет,— И в Новгороде Садко стал в чести.

2

Распахнув шубу меха куньего, Раз идет Садко по Новгороду; Входит на площадь он торговую, Стал на площади, гладит бороду. Заломив шапку соболиную, Пред купцами он похваляется: «Богачи, купцы новгородские! Кто со мной казной потягается? На казну свою я в Новгороде Захочу — скуплю весь, что есть, товар, До последнего горшка битого,— Будет Новгород что пустой базар. На другой-то день в Новегороде По пустым рядам буду и ходить, И у вас, купцы новгородские, Будет нечего мне тогда купить». Богачи, купцы новгородские. На слова Садки подивилися, В похвальбе ему поперечили, На большой заклад с ним побилися. Что не скупит он весь, что есть, товар,— Без товару им не бывать, купцам, И не быть тому в Новегороде, Чтоб ходил Садко по пустым рядам. Садко утром встал, призывает слуг, Оделяет их золотой казной, Посылает их по Новгороду, Чтоб скупить товар весь, где есть какой. Разославши всех, Садко сам пошел: Сыплет золотом, по рядам идет, Закупает все чисто-начисто, Закупает все, что метлой метет. Время к вечеру, и в Новгороде Ничего купить не осталося, И по улицам Новагорода Кой-какая дрянь лишь валялася. На другой же день Садко утром встал, По Новгороду посмотреть пошел — И товару в нем вдвое прежнего; Все опять скупил, что метлой подмел. Вот на третий день Садко утром встал, По Новгороду посмотреть идет — А товару в нем понакладено Втрое прежнего, — Садку зло берет. Призадумался Садко, видит он, Что приходится свой заклад пробить, Что Новгороду не бывать пустым, Что товары в нем не повыкупить. И пошел Садко прямо на площадь, Пред купцами он свою шапку снял, Поклонился им низко-нанизко, Поклонившися, Садко так сказал: «Богачи, купцы новгородские! Похвалился я, что казной богат; Нет, не и богат, богат Новгород,— Получайте вы от меня заклад!» За слова свои похвастливые Выдавал Садко им заклад большой, Отсыпал Садко богачам купцам Ровно тридцать мер золотой казной.

//. Садко у морского царя

Едет Садко-купец на своих кораблях По широкому синему морю; Расходилась вдруг буря на синих волнах Ко великому Садкину горю. Ходит буря, ревет, корабли набок гнет, Паруса рвет на мелкие части. За волною волна в синем море встает, И трещат корабельные снасти. Струсил Садко-купец пред бедою такой И поник головою в кручине: Не придется, знать, Новгород видеть родной, А придется погибнуть в пучине. Говорит он дружине своей удалой: «Много лет мы по морю ходили, А морскому царю дани мы никакой За проход кораблей не платили. Знать, за это на нас рассердись, царь морской Причинить хочет злое нам горе. Вы берите бочонок с казной золотой И бросайте его в сине море». И дружина бочонок с казной золотой В волны синего моря кидает… Волны, пенясь, кипят над морской глубиной, Корабли, точно щепки, швыряет… Видит Садко, что море все больше бурлит, Все сильней и сильнее клокочет, И дружине своей удалой говорит, «Видно царь головы данью хочет! Так давайте же, братцы, кидать жеребья — Кому жертвою быть синю морю; Если ваш, так быть вам, если мой — буду я, И кидайте меня, не поспорю». Все берут жеребья. Садке к шапку кладут, Садко в море с своим их кидает, Жеребья всей дружины не тонут — плывут, Только Садкин ко дну упадает. «Выпал жеребий мой морю жертвою быть, Заплатить дань своей головою; Без меня к Новугороду, братцы, вам плыть, Увидаться с сторонкой родною. Посадите меня на дубовой доске, Дайте гусли мои золотые, На дубовой доске и с гуслями в руке Опустите на волны морские». На дубовой доске посадили ею И на синее море спустили; Не взял Садко с собою добра ничего, С ним одни его гусельки были. И затихла вдруг буря на синих волнах, Улеглася морская пучина. И без Садки-купца на его кораблях Понеслася по морю дружина.

2

На морской глубине, в светлом царском дворне Ходят рыбы-киты и дельфины И седые усы у царя на лице Очищают от грязи и тины. С неба солнца лучи светят в царский дворец, Зажигают огни-изумруды, Вот к палаты царя входит Садко-Купец, За плечами у него звонкогуды. «А! здорово, дружище! давно тебя ждем,— Молвил Садко морской парь, зевая, Рот широко раскрыв и зубчатым жезлом Прочь придворных своих отгоняя,— Много лет ты возил на своих кораблях Нашим морем без дани богатство,— Так за это потешь ты игрой на гуслях Нашу царскую милость в приятство». Садко кудри с лица прочь рукою отвел, Взял он гусли свои звонкотуды, И придворных царя смелым взглядом обвел, И подумал себе: «Да, не худы!» — Ладно! — молвил царю, я потешить не прочь Вашу царскую милость игрою. — И хватил по струнам во всю русскую мочь — Моря гладь заходила волною. Царь ладонями уши закрыл и кричит: «Что за черт, за игра за такая? Она царский наш слух нам совсем оглушит, Это шутка для нас, брат, плохая!» Садко руку отвел, замирает струна. Звуки тихие чуть издавая,— Над морской глубиной улеглася волна, Перед солнцем горя И сверкая. Точно муха, кружась, зацепляет струну, Точно мошки, жужжа, где-то вьются, Точно капли дождя тихо бьют о волну,— Звуки стройные, чудные льются. Точно кто-то, рыдая, глубоко скорбит О потерянном счастье когда-то, Точно тихая речь чья-то грустно звучит О погибшей любви без возврата. И под звуки игры у морского царя Голова наклонилась седая; Хороша, как поутру на небе заря, Загрустилась царица морская. Ей припомнился Новгород вольный, родной. Ее девичья вышка-светлица, Что стояла над Волховом, быстрой рекой, И рыдает морская царица. Загубил ее век — золотые деньки — Сын боярский, свенчавшись с другою; Она бросилась в Волхов-реку от тоски, Да и стала царицей морскою. И придворные все, рот разинув, ревут, Точно горе какое стряслося, И из рыбьих их глаз слезы льются, текут: Всласть впервой им поплакать пришлося. Садко дернул плечом и кудрями тряхнул— И забегали пальцы быстрее, И от струн побежал одуряющий гул, Звуки льются живей и живее. Точно дождик шумит, точно скачет волна. Ударяясь о берег скалистый, Зазвенела морская кругом глубина, Понеслись гоготанье и свисты. Ошалел царь морской, головою трясет, Плечи сами собой так и ходят, И руками вертит, и ногами толчет, И, моргая, глазами поводит. Скачет царь водяной, ходит фертом кругом, И полой своей шубы он машет, По хрустальным палатам вертится вьюном, Приседает и с присвистом пляшет. Садко день проиграл, проиграл и другой — Звуки прыгают, скачут, дробятся: Все сильней и сильней пляшет царь водяной, Так что начал дворец весь шататься. Над морской глубиной волны, пенясь, кипят И, свистя, друг на друга несутся, И трещат корабли, мачты в воду летят, Крики, стоны кругом раздаются. Корабельщики все пред бедою такой Затужились о ждущей их доле, Что придется погибнуть им в глуби морской, И взмолились святому Николе.