Стихотворения

Окуджава Булат Шалвович

1982

НАСТОЛЬНЫЕ ЛАМПЫ

Арсению Тарковскому

Обожаю настольные лампы,угловатые, прошлых времен.Как они свои круглые лапыумещают средь книг и тетрадей,под ажурною сенью знамен,возвышают не почестей ради,как гусары на райском парадеот рождения до похорон!Обожаю на них абажуры,кружевные, неярких тонов,нестареющие их фигурыи немного надменные позы.И путем, что, как видно, не нов,ухожу от сегодняшней прозы,и уже настоящие слезыпроливать по героям готов.Укрощает настольные лампылишь всесильного утра река.Исчезает, как лиры и латы,вдохновенье полночной отваги.Лишь вздымают крутые бокааккуратные

груды бумаги,по которым знакомые знакиравнодушно выводит рука.Свет, растекшийся под абажуром,вновь рождает надежду и раж,как приветствие сумеркам хмурым,как подобье внезапной улыбки…Потому что чего не отдашьза полуночный замысел зыбкий,за отчаяние и ошибки,и победы – всего лишь мираж?

1982

ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,и хор в нашу честь не споет…А время торопит – возница беспечный, —и просятся кони в полет.Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,не смолк бубенец под дугой…Две вечных подруги – любовь и разлука —не ходят одна без другой.Мы сами раскрыли ворота, мы самисчастливую тройку впрягли,и вот уже что-то сияет пред нами,но что-то погасло вдали.Святая наука – расслышать друг другасквозь ветер, на все времена…Две странницы вечных – любовь и разлука —поделятся с нами сполна.Чем дольше живем мы, тем годы короче,тем слаще друзей голоса.Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,глаза бы глядели в глаза.То берег – то море, то солнце – то вьюга,то ангелы – то воронье…Две верных дороги – любовь и разлука —проходят сквозь сердце мое.

1982

АВТОПАРОДИЯ НА НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ СТИХИ

А. Иванову

Мы убили комара. Не в бою, не на охоте,а в домашней обстановке, в будний вечер.Видит бог,мы не крадучись его, а когда он был в полете…Мы его предупреждали – он советом пренебрег.Незадолго перед тем дождь пошел осенний,мелкий.За стеной сосед бранился. Почему-то свет мигал.Дребезжал трамвай.В шкафу глухо звякали тарелки.Диктор телевизионный катастрофами пугал.Расхотелось говорить. Что-то вспомнилосьдурное,так, какая-то нелепость, горечи давнишний след…В довершенье ко всему меж окошком и стеноювдруг возник как дуновенье комариный силуэт.Мы убили комара.Кто-то крикнул: «Нет покоя!Неужели эта мерзость залетела со двора!…Здесь село или Москва?…»И несметною толпоюнавалились, смяли…В общем, мы убили комара.Мы убили комара. Он погиб в неравной схватке —корень наших злоключений, наш нарушившийпокой…На ладони у меня он лежал, поджавши лапки,по одежде – деревенский, по повадкам —городской.Мы убили комара.За окошком колкий, мелкий,долгий дождичек осенний затянуться обещал.Дребезжал трамвай.В шкафу глухо звякали тарелки.Диктор телевизионный что-то мрачное вещал.

1982

ПОЛДЕНЬ В ДЕРЕВНЕ

(Поэма)

Вл. Соколову

1

У дороги карета застыла.Изогнулся у дверцы лакей.За дорогой не то чтоб пустыня —но пейзаж без домов и людей.Знатный баловень сходит с подножки,просто так, подышать тишиной.Фрак малиновый, пряжки, застежкии платочек в руке кружевной.

2

У оврага кузнечик сгорает,рифмы шепчет, амброзию пьети худым локотком утираетвдохновенья серебряный пот.Перед ним – человечек во фракена природу глядит свысокаи журчанием влаги в оврагеснисходительно дышит пока.Ах, кузнечик, безумный и сирый,что ему твои рифмы и лиры,строк твоих и напевов тщета?Он иной, и иные кумирыперед ним отворяют врата.Он с природою слиться не хочет…Но, назойлив и неутомим,незнакомый ему молоточекмонотонно стрекочет пред ним.

3

Вдруг он вздрогнул. Надменные бровивознеслись неизвестно с чего,и

гудение собственной кровидокатилось до слуха его.Показалось смешным все, что было,еле видимым сквозь дерева.Отголоски житейского пирав этот мир пробивались едва.Что-то к горлу его подступило:то ли слезы, а то ли слова…Скинул фрак. Закатал рукава…На платке оборвал кружева…То ли клятвы, а то ли признаньязазвучали в его голове…

4

И шагнул он, срывая дыханье,спотыкаясь о струны в траве,закружился, цветы приминая,пятерней шевелюру трепля,рифмы пробуя, лиру ломаяи за ближнего небо моля.Он не то чтобы к славе стремился —просто жил, искушая судьбу…И серебряный пот заструилсяпо его не великому лбу.Ручка белая к небу воздета.В карих глазках – ни зла, ни обид…

5

Заждалась у дороги карета,и лакей на припеке храпит.

1982

* * *

Ю. Давыдову

Нужны ли гусару сомненья,их горький и въедливый дым,когда он в доспехах с рожденьяи слава всегда перед ним?И в самом начале сраженья,и после, в пылу, и потом,нужны ли гусару сомненьяв содеянном, в этом и в том?Покуда он легок, как птица,пока он горяч и в седле,врагу от него не укрыться:нет места двоим на земле.И что ему в это мгновенье,когда позади – ничего,потомков хула иль прощенье?Они не застанут его.Он только пришел из похода,но долг призывает опять.И это, наверно, природа,которую нам не понять.…Ну, ладно. Враги перебиты,а сам он дожил до седин.И клетчатым пледом прикрытый,рассеянно смотрит в камин.Нужны ли гусару сомненьяхотя бы в последние дни,когда, огибая поленья,в трубе исчезают они?

1982

* * *

Оле

По прихоти судьбы – разносчицы даров —в прекрасный день мне откровенья были.Я написал роман «Прогулки фрайеров»,и фрайера меня благодарили.Они сидят в кружок, как пред огнем святым,забытое людьми и богом племя,каких-то горьких дум их овевает дым,и приговор нашептывает время.Они сидят в кружок под низким потолком.Освистаны их речи и манеры.Но вечные стихи затвержены тайком,и сундучок сколочен из фанеры.Наверно, есть резон в исписанных листах,в затверженных местах и в горстке пепла…О, как сидят они с улыбкой на устах,прислушиваясь к выкрикам из пекла!Пока не замело следы их на крыльцеи ложь не посмеялась над судьбою,я написал роман о них, но в их лицео нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.Когда в прекрасный день Разносчица дароввошла в мой тесный двор, бродя дворами,я мог бы написать, себя переборов,«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…Но по пути мне вышло с фрайерами.

1982

ПАРИЖСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Т. К.

У парижского спаниеля лик французскогокороля,не погибшего на эшафоте, а достигшего славыи лени:набекрень паричок рыжеватый, милосердие вкаждом движенье,а в глазах, голубых и счастливых, отражаютсяжизнь и земля.На бульваре Распай, как обычно, господинДоменик у руля.И в его ресторанчике тесном заправляютполдневные тени,петербургскою ветхой салфеткой прикрываяот пятен колени,розу красную в лацкан вонзая, скатерть белуюс хрустом стеля.Как стараются неутомимо бог, Природа, Судьба,Провиденье,короли, спаниели и розы, и питейные всезаведенья,этот полдень с отливом зеленым между намипо горстке деля…Сколько прелести в этом законе!Но и грусти порой…Voila!Если есть еще позднее слово, пусть замолвятего обо мне.Я прошу не о вечном блаженстве —о минуте возвышенной пробы,где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,но чтобы —милосердие в каждом движенье и красавицав каждом окне!