Сосед мой спит. Наморщенные грозно,Застыли как бы в шаге сапоги.И рукавица электрод морозныйЕще сжимает волею руки.Еще доспехи, сброшенные с тела,Порыв движенья жесткого хранят.Сосед мой спит. Весь мир — большое дело,Которым жив он, болен и богат.Часы с браслетом на запястье дюжемМинуты века числят наизусть,И борода — спасение от стужи —Густа и непокорна, словно Русь.Грохочет дом, где хлеб и сон мы делим,И молодая вьюга у дверейПо черному вычерчивает белымИзгибы человеческих путей.Они бессмертны — дай им только слиться,Они сотрутся — лишь разъедини.И
дни простые обретают лица,И чистый свет кладут на лица дни.1964
«Густая тень и свет вечерний…»
Густая тень и свет вечерний —Как в сочетанье явь и сон.На золотое небо черньюДалекий город нанесен.Он стал законченней и выше.Не подавляя общий вид,Движенья полный —он недвижен,Тревожно-шумный — он молчит.Без мелочей — тупых и тусклых —Он вынес в огненную высьИ строгость зодческого чувства,И шпили — острые, как мысль.1963
«Шнуры дымились…»
Шнуры дымились. Мы беды не ждали.И с жестких губ проклятье сорвалось,Когда он встал на каменном увале —Весенней силой вынесенный лось.Он весь был клич — горячий и упругий.И, принимая ветер на рога,Он чуял в нем и брачный зов подруги,И гневное дыхание врага.А там — средь сосен, обреченно хмурых,Готовая обвально прогреметь,Ждала в набитых аммонитом шпурах —Смерть.Была минута — из-за глыб молчащихСтремительно, как бедственный сигнал,Навстречу лосю вырвался запальщикИ с гулким криком шапкой замахал.Стояло солнце диском дымно-черным.Опали камни. Эхо улеглось.С обломком ветки на рогах точеныхМелькал в просветах оглушенный лось.Ничком лежало свернутое тело.Открытый рот — как омертвелый крик.На много метров шапка отлетела,И чуть дымился стиснутый пальник.Вы эту силу юную измерьтеВ ее живой бесстрашной наготе!..Вы говорите о нелепой смерти,А я — о человечьей красоте.1963
«Торопит нас крутое время…»
Торопит нас крутое время,И каждый час в себе несетОтчаянные измереньяЗовущих далей и высот.Расчеты твердые, скупыеТаят размах мечты твоейВ разумно скованной стихииСмертельных сил и скоростей.Ты с ней велик: стихия эта,Тобой рожденная, — твоя.И кружит старая планетаВсю современность бытия.А ты в стремительном усилье,Как вызов, как вселенский клич,Выносишь солнечные крылья,Чтоб запредельное постичь.Но в час, когда отдашь ты душуБезумью сил и скоростейИ твой последний крик заглушитМашина тяжестью своей,—В смешенье масла, пыли, кровиТак жалко тают кисти рук…И мы спешим, нахмурив брови,Закрыть увиденное вдруг.И той поспешностью, быть может,Хотим сказать мы — без речей,Что миг бессилья так ничтоженПеред могуществом людей.1963
«Гляжу в ночи на то, что прожил…»
Гляжу в ночи на то, что прожил.Была весна. И был разлив.С годами сердце стало строже,Себя ревниво сохранив.И, верное своей природе,Оно не чуждо дню весны,Но в нем теперь не половодье,А просветленность глубины.1963
«Нагрянет горе. Сгорбит плечи…»
Нагрянет горе. Сгорбит плечи.И рядом вздрогнет лучший друг.Но сердцу ясно: круг очерчен,И ты один вступил в тот круг.Угрюмо ширится молчанье,Испугом округляя рты,И в тишине первоначальнойВсе
ждут как будто: что же ты?Когда заметят слезных пятенГорячий глянец на лице,Им сразу легче — ты понятенВ их сострадательном кольце.Но нет слезы и нет изломаВ крутой суровости бровей.Каким-то странным, незнакомымТы станешь для родных людей.С дождем не все на свете грозы,И та, что без дождя, страшней.Ты знаешь цену льющим слезы —И цену твердости твоей.Чугун отдастся в тяжком шаге,Но на людей перед тобойПовеет силой — как от флагаСо строгой черною каймой.1963
«Когда бы все, чего хочу я…»
Когда бы все, чего хочу я,И мне давалось, как другим,Тревогу темную, ночнуюНе звал бы именем твоим.И самолет, раздвинув звезды,Прошел бы где-то в стороне,И холодком огромный воздухНе отозвался бы во мне.От напряженья глаз не щуря,Не знал бы я, что пронеслосьМгновенье встречи — черной бурейПокорных под рукой волос.Глаза томительно-сухиеМне б не открыли в той судьбе,Какие жгучие стихииТаишь ты сдержанно в себе.Все незнакомо, как вначале:Открой, вглядись и разреши!..За неизведанностью дали —Вся неизведанность души.И подчиняться не умеяТому, что отрезвляет нас,И слепну в медленном огне я,И прозреваю каждый час.1963
«В ночи заботы не уйдут…»
В ночи заботы не уйдут —Вздремнут с открытыми глазами.И на тебя глядит твой труд,Не ограниченный часами.И сколько слов из-под пера,Из-под резца горячих стружек,Пока частицею добраНе станет мысль, с которой сдружен.Светла, законченно стройна,Чуть холодна и чуть жестока.На гордый риск идет она,Порой губя свои истоки.Не отступая ни на пядьПеред безмыслием постылым,Она согласна лишь признатьВселенную своим мерилом.1963
«Широкий лес остановил…»
Широкий лес остановилНочных ветров нашествие,И всюду — равновесье сил,И дым встает — торжественный.Шурши, дубовый лес, шуршиПергаментными свитками,Моей заждавшейся душиКоснись ветвями зыбкими!За речкой, трепетной до дна,За медленными дымамиОпять зачуяла онаОгромное, родимое.И все как будто обрелоТончайший слух и зрение.И слышит и глядит светлоВ минутном озарении.Сквозят и даль и высота,И мысль совсем не странная,Что шорох палого листаОтдастся в мироздании.В осеннем поле и в лесу,С лучом янтарным шествуя,Я к людям утро донесуПрозрачным и торжественным.1963
«Ты вернула мне наивность…»
Ты вернула мне наивность.Погляди — над головойЖаворонок сердце вынесВ светлый холод ветровой.Расколдованная песня!Вновь я с травами расту,И по нити по отвеснойДумы всходят в высоту.Дольным гулом, цветом ранним,Закачавшимся вдали,Сколько раз еще воспрянемС первым маревом земли!Огневое, молодоеЗвонко выплеснул восток.Как он бьется под ладонью —Жавороночий восторг!За мытарства, за разлукиНавсегда мне сужденыДва луча — девичьи руки —Над становищем весны.1964