Ты отгремела много лет назад.Но, дав отсрочку тысячам смертей,Теперь листаешь календарь утрат,В котором числа скрыты от людей.Убавят раны счет живым годам,Сомкнется кругом скорбная семья,И жертва запоздалая твояУходит к тем, что без отсрочки — там.И может быть, поймут еще не всеУ обелиска, где суглинок свеж,Как он глубоко в мирной полосе,Твой самый тихий гибельный рубеж.4 октября 1965
«Все, что было со мной, — на земле…»
Все, что было со мной, — на земле.Но
остался, как верный залог,На широком, спокойном крылеОтпечаток морозных сапог.Кто ступал по твоим плоскостям,Их надежность сурово храня,Перед тем, как отдать небесамЗаодно и тебя и меня?Он затерян внизу навсегда,Только я, незнакомый ему,Эту вещую близость следаК облакам и светилам — пойму.Нам сужден проницательный свет,Чтоб таили его не губя,Чтобы в скромности малых приметМы умели провидеть себя.12 ноября 1965
«Погорбившийся мост сдавили берега…»
Погорбившийся мост сдавили берега,И выступили грубо и неровноРасколотые летним солнцем бревна,Наморщилась холодная река,Течением размеренно колебляВерхушку остро выгнанного стебля,Который стрелкой темный ход воды,Не зная сам зачем, обозначает,—И жизнь однообразьем маетыПредстанет вдруг — и словно укачает.Ты встанешь у перил. Приложишь мерку.Отметишь мелом. Крепко сплюнешь сверху.Прижмешь коленом свежую доску,И гвоздь подставит шляпку молоткуИ тонко запоет, — и во весь ростТы вгонишь гвоздь в погорбившийся мост.И первый твой удар — как бы со зла,Второй удар кладешь с присловьемхлестким,А с третьим — струнно музыка пошлаПо всем гвоздям, по бревнам и по доскам.Когда же день утратит высотуИ выдвинется месяц за плечами,И свет попеременно на мостуМетнут машины круглыми очами, —Их сильный ход заглушит ход воды,И, проходящей тяжестью колеблем,Прикрыв глаза, себя увидишь тыВ живом потоке напряженным стеблем.14—19 ноября 1965
«Лежала, перееханная скатом…»
Лежала, перееханная скатом,Дышала телом, вдавленным и смятым,И видела сквозь пленку стылых слез,Как снова, смертоносно громыхая,Огромное, глазастое неслось.И напряглась, мучительно-живая,О милости последней не прося,Но, в ноздри ей ударив сгустком дыма,Торжественно, замедленно и мимоПрошла колонна вся.Машины уносили гул и свет,Выравнивая скорость в отдаленье,А мертвые глаза собачьи вследГлядели в человечьем напряженье,Как будто все, что здесь произошло,Вбирали, горестно осмыслить силясь, —И непонятны были ей ни зло,Ни поздняя торжественная милость.9 декабря 1965
«И когда опрокинуло наземь…»
И когда опрокинуло наземь,Чтоб увидеть — закрыл я глаза,И чужие отхлынули разом,И сошли в немоту голоса,Вслед за ними и ты уходила,Наклонилась к лицу моему,Обернулась — и свет погасила,Обреченному свет ни к чему.Да, скорее в безликую темень,Чтобы след был надежней затерян,Чтоб среди незнакомых огнейБыло темному сердцу вольней.Шаг твой долгий, ночной, отдаленныйМне как будто пространство открыл,И тогда я взглянул — опаленно,Но в неясном предчувствии крыл.1965
«Привиденьем белым и нелепым…»
Привиденьем белым и нелепымЯ иду, и хаос надо мной —То, что прежде называлось небом,Под ногами — что звалось землей.Сердце
бьется, словно в снежном коме,Все лишилось резкой наготы.Мне одни названья лишь знакомыИ неясно видятся черты.И когда к покинутому дому,Обновленный, я вернусь опять,Мне дано увидеть по-иному,По-иному, может быть, понять…Но забыться… Вейся, белый хаос!Мир мне даст минуту тишины,Но когда забыться я пытаюсь,Насылает мстительные сны.11 января 1966
«Когда прицельный полыхнул фугас…»
Когда прицельный полыхнул фугас,Казалось, в этом взрывчатом огнеКопился света яростный запас,Который в жизни причитался мне.Но мерой, непосильною для глаз,Его плеснули весь в единый миг,И то, что видел я в последний раз,Горит в глазницах пепельных моих.Теперь, когда иду среди людей,Подняв лицо, открытое лучу,То во вселенной выжженной моейУтраченное солнце я ищу.По-своему печален я и рад,И с теми, чьи пресыщены глаза,Моя улыбка часто невпопад,Некстати непонятная слеза.Я трогаю руками этот мир —Холодной гранью, линией живойТак нестерпимо памятен и мил,Он весь как будто вновь изваян мной.Растет, теснится, и вокруг меняИные ритмы, ясные уму,И словно эту бесконечность дняЯ отдал вам, себе оставив тьму.И знать хочу у праведной черты,Где равновесье держит бытие,Что я средь вас — лишь памятник беды,А не предвестник сумрачный ее.16 января 1966
«Вокзал с огнями — неминуем…»
Вокзал с огнями — неминуем,Прощальный час — над головой,Дай трижды накрест поцелуемСхватить последний шепот твой.И, запрокинутая резко,Увидишь падающий мостИ на фарфоровых подвескахЛетящий провод среди звезд.А чтоб минута стала легче,Когда тебе уже невмочь,Я, наклонясь, приму на плечиВсю перекошенную ночь.19 марта 1966
«И что-то задумали почки…»
И что-то задумали почки,Хоть небо — тепла не проси,И красные вязнут сапожкиВ тяжелой и черной грязи.И лучшее сгинуло, может,Но как мне остаться в былом,Когда эти птицы тревожат,Летя реактивным углом,Когда у отвесного краяСтволы проступили бело,И с неба, как будто считая,Лучом по стволам провело,И капли стеклянные нижет,Чтоб градом осыпать потом,И, юное, в щеки мне дышитХолодным смеющимся ртом.21 марта 1966
«Вознесенье железного духа…»
Вознесенье железного духаВ двух моторах, вздымающих нас.Крепко всажена в кресло старуха,Словно ей в небеса — не на час.И мелькнуло такое значенье,Как себя страховала крестом,Будто разом просила прощеньяУ всего, что пошло под винтом.А под крыльями — пыльное буйство.Травы сами пригнуться спешат.И внезапно — просторно и пусто.Только кровь напирает в ушах.Напрягает старуха вниманье,Как праматерь, глядит из окна.Затерялись в дыму и туманеТе, кого народила она.И хотела ль того, не хотела —Их дела перед ней на виду.И подвержено все без разделаОдобренью ее и суду.22 марта 1966