Стихотворения

Бедный Демьян

1927

Никто не знал…

(«22 апреля 1870 года»)

Был день как день, простой, обычный, Одетый в серенькую мглу. Гремел сурово голос зычный Городового на углу. Гордяся блеском камилавки. Служил в соборе протопоп. И у дверей питейной лавки Шумел с рассвета пьяный скоп. На рынке лаялись торговки, Жужжа, как мухи на меду. Мещанки, зарясь на обновки, Метались в ситцевом ряду. На дверь присутственного места Глядел мужик в немой тоске,— Пред ним обрывок «манифеста» Желтел на выцветшей доске. На каланче кружил пожарный, Как зверь, прикованный к кольцу, И солдатня под мат угарный Маршировала на плацу. К реке вилась обозов лента. Шли бурлаки в мучной пыли. Куда-то рваного студента Чины конвойные вели. Какой-то выпивший фабричный Кричал, кого-то разнося: «Про-щай,

студентик горемычный!» . . . . . . . . . . . Никто не знал, Россия вся Не знала, крест неся привычный, Что в этот день, такой обычный, В России… Ленин родился!

1927

Читают Демьяна Бедного

Во времена, как говорится, в оны Обычно слышались писательские стоны: «Лицо читателя… Ах, каково оно!» Нам было бы теперь стонать смешно, грешно, Когда читают нас — культурно и умно — Не единицы — миллионы! «Читатель — это сфинкс загадочно-немой!» Какая глупая и злая небылица! Да вот образчик вам прямой: Живая, свежая портретная страница! Пять деревенских ходоков, Здоровых, кряжистых советских мужиков, Которым «дом родной» — советская столица. И угощенье, и приют, И — по утрам газетки подают! Пускай враждебная лютует заграница. Пусть эмигрантская на нас клевещет моль, Я ей могу сказать с усмешкою: «Изволь, Поганая ты моль, вглядеться в эти лица, Как Пров, Корней, Артем, Савелий да Пахом, Завороженные словесною игрою, Смеются весело, довольные стихом, В котором я тебя, моль каверзная, „крою“. Эй, моль — без родины, без денег, без царя! С десятилетьем… Октября!!»

1927

Черта с два!

Не та уж кровь. Не те уж годы. Все ж, не вписавшись в ворчуны, На молодые хороводы Люблю смотреть… со стороны. Певец иного поколенья, С немою радостью порой Гляжу я, полный умиленья, На комсомольский бодрый строй. Враги хотят нас сжить со свету. А комсомольская братва?! Глядите, сила какова! И у меня тревоги нету. Чтоб уничтожить силу эту? Н-ну, черта с два!!

1928

Ожглись

Во время недавних массовых обысков в Токио полицией были изъяты из рабочих библиотек произведения Мольера, как заключающие в себе «опасные для государства мысли».

Из газет

Вот мы чего в стране микадо дождались: Как накалилась атмосфера! На книгах Ленина там власти так ожглись. Что в страхе дуют… на Мольера!

1928

У нас не то, у нас иначе

В центре Нью-Йорка сносятся два театра и будет построен небоскреб в 65 этажей, под конторы.

Пример, как деньги сушат чувства. «Театры? Сцена? Что за вздор!» И отступает храм искусства Пред мощным натиском контор. У нас не то. У нас иначе. Разорены мы и бедны. Но сколь духовно мы богаче Долларизованной страны!

1929

Басову-верхоянцеву

Да, добрый, старший друг мой, Басов, Вот мы уже и старики. Не знали мы с тобой Парнасов, А нас везли — взамен Пегасов — Коньки, простые скакунки. Но эти добрые лошадки Нас довезли до Октября, Врезаяся в какие схватки! Какие пропасти беря! Вот мы теперь и прискакали. И пусть нас судят за дела: Работа наша — велика ли Была она или мала? Пусть тонкоплюйные эстеты  О нас брезгливо говорят: Мы, дескать, вовсе не поэты, А так, писаки-зауряд. Но мы-то делу знаем цену! Что нам лавровые венки! Не к лаврам тянутся, а к сену Лихие наши скакунки. Сегодня мы на сеновале В беседе вспомним старину. Лошадки наши — не в опале. Но все ж нестися вихрем дале Иному впору скакуну. Бензин ему милее сена, Огонь в ноздрях его, не пена. Друг, побеседуем о днях, Когда — широкая арена! — Весь мир обскачет наша смена На электрических конях!

1929

Нас побить, побить хотели!

Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, А мы тоже не сидели, Того дожидалися! У китайцев генералы Всё вояки смелые: На рабочие кварталы Прут, как очумелые. Под конец они, пройдохи, Так распетушилися: На советские «подвохи» Дать отпор решилися: «Большевистскую заразу Уничтожить начисто!» Но их дело стало сразу Очень раскорячисто. Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися. Но мы тоже не сидели, Того дожидалися! Так махнули, Так тряхнули, Крепко

так ответили. Что все Чжаны Сюэ-ляны Живо дело сметили. Застрочили быстро ноты Мирные и точные. Мастера своей работы Мы. дальневосточные! Наш ответ Чжан Сюэ-лянам — Схватка молодецкая, А рабочим и крестьянам — Дружба всесоветская! Нас побить, побить хотели. Нас побить пыталися, Но мы даром не сидели, Того дожидалися!

1929

Грехи простимые и непростимые

В американском консульстве в Иерусалиме из 14 чиновников 13 уволено за взяточничество.

В любом поповском вертограде На складе Ворох чепухи: «Кто побывал в Христовом граде, Тому простятся все грехи!» Кто не поверит этой чуши, Тот есть безбожный маловер. Американские чинуши — Греха простимого пример. Бунты рабочих, забастовки — Вот непростимый грех! А тут… Намылят жуликам головки За то, что были так неловки… И повышение дадут!

1930

Старые куклы

К игрушкам дооктябрьским, детки. Тянулись долго ваши предки, Чтоб их схватить, потеребить, Все изломать и истребить И с кучей старенького хламу Забросить в мусорную яму. Был для рабочих и крестьян От них один сплошной изъян: Все эти страшные игрушки В руках имели войско, пушки, Кнуты — у каждой по кнуту — На трудовую бедноту, И беднотою, как хотели, Они играли и вертели. Конец всей этой злой игре Был в большевистском Октябре: Народ встряхнулся, встрепенулся, К игрушкам подлым дотянулся И так тряхнул их — пыль столбом! Теперь посмотримте в альбом. Вот это — царь. Глава всей банды. Он только знал Слова команды: «Рас-се-я, Смир-р-р-но!.. Стой!., назад!»… Большой дурак, Хоть и усат. Игрушка важная — сановник. Народных бед и слез виновник. Бездушный злобный бюрократ Держал в руках весь аппарат. Митрополит. Служитель божий, Колдун брюхатый, толсторожий, Дурил народ, морил постом, Глушил кадилом и крестом. Помещик. Вид высокородий. Владелец множества угодий. Считая мужика скотом, Всегда стоял над ним с кнутом. Капиталист. Заводчик. Туша. На все способный ради куша. Рабочих гнул в бараний рог. Под ним — завод, не то — острог. Купец. Был твердым старовером. Жирел обвесом и обмером. Над бедняком чиня разбой. Рычал: «Терпи, Христос с тобой!» Судья. Безжалостный. Бесчестный. Был приговор его известный: «Кто против барской кабалы. Того навеки в кандалы!» Жандарм. Тюремщик и убийца. Шпион, свирепый кровопийца. Пес, охранявший царский строй Своею подлою игрой. Городовой. Такой-то части. Фундамент главный царской власти. Везде — торчал, рычал, стращал. Держал, тащил и не пущал.

1930

Стихотворения. 1931-1940

Бойцам за красную жизнь

Деревенским активистам

Октябрьский праздник… Речи… Флаги… Нет смятых дракою боков. Не воют пьяные ватаги У деревенских кабаков. Сосредоточенно и строго Колхозник складывает речь. Работы срочной, новой много, И время надобно беречь. Чересполосица и давка Кому, отсталому, мила? Сохе-кормилице — отставка: Плохой кормилицей была. Доселе дикой целиною Идут ряды стальных коней. Кулак лишь бредит стариною,— Не беднякам рыдать по ней. Как жили? Полосы делили. Земля была худа, тесна. И сельский «мир» за то хвалили, Что «на миру и смерть красна!». Октябрь был битвой не напрасной, Иным крестьянский стал уряд: В собраньях не о «смерти красной», О красной жизни говорят. Вперед от старого бурьяна! Бойцы за Ленинский завет, Вам всем от Бедного Демьяна Октябрьский пламенный привет!