Стикс
Шрифт:
— Ты домой? — поинтересовался Свистунов, оставив замечание друга о пользе спорта без всякого внимания. Они проходили мимо новой пятиэтажки, стоящей сразу за школьной спортивной площадкой, на пустыре. — И даже не зайдешь?
— Куда?
— Брось! Забыть ты мог все, но не такую женщину. Она живет здесь.
— Леся?
— Ну да. Первый подъезд, второй этаж, квартира номер пять. Вспомнил?
— Да. Конечно.
— Еще бы! Она уже дома. С работы пораньше ушла. Из-за тебя, наверное, — усмехнулся Свистунов. — Причесаться, подкраситься, ужин собрать.
— Откуда
— Про ужин?
— Про то, что раньше ушла?
— Эх ты, Мука! Я же сыщик! Мне мелочь любая скажет многое. Как она на тебя смотрела сегодня в коридоре! — Тоску в голосе Руслан сдержать не мог, как ни старался. — А после того как ты от Вэри Вэла вышел, порхнула в кабинет к нему, как птичка, и такое у нее было при этом лицо… Загадочное. Оно у нее всегда загадочное, но в такие моменты особо. Отпрашивалась, чтобы уйти пораньше с работы, не иначе.
— У вас с ней что-то было. Скажи только, я знал, что делаю тебе больно, или не знал?
— Да иди ты на…
Руслан Свистунов швырнул на землю скомканную пачку «Явы», в которой оставалось еще несколько сигарет, развернулся и широко зашагал прочь. Он прислушался: почему-то пузырь, в котором были заключены его ярость и сладкое бешенство, из груди не поднимался. Толкнулся несколько раз о ребра, закачался, так что слегка замутило, и повис. Быть может, он и не знал никогда, что такое ревность?
…Леся открыла дверь сразу, так что он понял: ждала. Руслан был прав: отпросилась пораньше с работы, приготовила ужин, собрала на стол, подкрасилась, принарядилась. Прижалась крепко еще в прихожей, заглянула в глаза:
— Ночевать останешься?
Он вспомнил, что детей Зоя сегодня отвезла на дачу к родителям. Нет, перед ними не будет неловко и стыдно, если не явится домой ночевать. Но Зоя… Она сейчас в пустой квартире одна. Тоже приготовила ужин, накрыла на стол. Ждет.
— Не знаю. Там Зоя.
— Что-о?
Он прошел в комнату не разуваясь, снял пиджак, повесил на спинку стула. Было душно. Леся сердито загремела вилками.
— Садись, поешь.
Он послушно присел за стол. Леся принесла из холодильника бутылку водки:
— Ну?
Взял со стола рюмку, емкости не маленькой, повертел в руке, посмотрел через нее на свет, дунул внутрь, на невидимые пылинки. Потом глянул на запотевшую бутылку с белой жидкостью:
— Ты знаешь, что-то не хочется пить водку в такую жару.
— Так ты и в самом деле болен, бедненький, — пропела Леся. — Так что ж тебе? Вина? Воды?
— Тоник хотя бы есть?
— Что? Тоник?
— Ну да. Разбавить.
— Водку разбавить? Тебе?
— Послушай. Внимательно меня послушай. — Пузырь закачался внутри, начал потихоньку подниматься к горлу. — Я перенес очень тяжелую травму. Большую часть своей жизни забыл, остались только какие-то незначительные разрозненные детали. Я изо всех сил пытаюсь их собрать, пытаюсь вспомнить, кто я такой, чем жил, что чувствовал, что думал. И не надо мне без конца напоминать о старых привычках. Тем более не надо иронизировать. Ты женщина,
— Какая-то женщина! Ох! — Леся взволнованно, но стараясь не тронуть помаду прикрыла ладошкой рот. Потом сдержалась: — Ну, хорошо. Так, может, мы с другого начнем? Это-то ты хоть помнишь?
Она подошла, обхватила его горячими руками, наклонилась, крепко поцеловала несколько раз. Отстранилась, посмотрела внимательно, провела рукой по волосам. Залюбовалась его лицом, мизинцем погладила брови, губы, потом тыльной стороной ладони стерла следы своей яркой помады. Он почувствовал знакомую сухость во рту. Красивая женщина.
В голове вдруг что-то вспыхнуло, завертелось огненным колесом. После рулетки, блондинки в красном, брюнетки в черном и поцелуев на кожаном сиденье дорогой машины всплыло в памяти что-то неприятное, злое. Лицо, да. Женское лицо. Красивая женщина. И сразу же непонятно откуда взявшаяся злость. Он отстранился, захватил Лесины руки:
— Подожди.
— Что случилось?
— Я только одну вещь у тебя хотел спросить.
— Да?
— Ты сядь.
Она отошла, опустилась на краешек дивана:
— Ну?
— У меня была машина?
— Конечно, была. «Жигули».
— Я не про то. Черный «Мерседес», пятисотый.
— Что-что?! Ваня, ты с какого дуба упал?
— Мы с тобой ездили в казино?
— Ох! — Она зажала рукой рот, даже не побоялась теперь, что окончательно сотрет помаду.
— Ты куришь «Данхилл»?
— Я?! Курю?!!
— Не надо, я ничего тебе не сделаю. Я брал откуда-то большие деньги, мы вместе их тратили. Быть может, не здесь, не в этом городе. Покажи, что я тебе дарил. Быть может, вещи мне помогут вспомнить.
— Да совесть у тебя есть! — неожиданно очень высоко и визгливо крикнула Леся. — Он дарил! Цветочка-то к Восьмому марта не дождешься! На то, что Зоя не отбирала вдень зарплаты, водку покупал! «Мерседес»! Казино! Скажи еще, в Лас-Вегасе! Подарки! Дождешься от вас!
— Прекрати! Ты врешь мне!
— Я?! Вру?! Да ты душу мне всю вынул! Если бы не ты, я бы так замуж вышла! Так вышла! За миллионера! За Рокфеллера! За…
— Что ж не вышла-то?
— Да из-за тебя, придурка! Теперь уж точно, полный придурок! «Мерседес» пятисотый! Ха!
— Вот теперь я вспомнил. Все вспомнил.
Он вскочил, надел пиджак, сжал кулаки. Крепко сжал. Пузырь надавил на горло, и слова сами собой сочились из трещины в нем наружу:
— Я вспомнил. Меня тошнит. Да-да. Давно тошнит. От ваших длинных ног, больших грудей, от духов, от куриных мозгов. От любви к халяве и дорогим побрякушкам. От похоти кошачьей и кошачьей никчемной сути. Ото лжи, которой вы меня всю жизнь травите, словно ядом. От лживой любви. Вам всем нужны только мои деньги и мое тело. И то и другое устраивает. А на душу мою плевать. Всем плевать на мою душу. Но не дождетесь. Вон! Не дождетесь. Ни меня, ни моих денег.