Стикс

Андреева Наталья Вячеславовна

Он выбежал в прихожую, выкрикнув все это, повернул ключ в замке, резко распахнул дверь. Сквозь рыдания Леся прокричала ему вслед:

— Да нету тебя никаких денег! Нет!!!

Он пришел в себя на улице, когда легкий летний ветерок облизал лицо. Облизал — и понесся дальше, забавляться с зеленой листвой деревьев. Но стало легче. Пузырь медленно опускался на свое прежнее место, грудная клетка сжималась, дыхание становилось реже. «Да что это я? Что это со мной? Откуда это? И при чем здесь Леся?»

Этот монолог, который он только что в запальчивости

выдал, к Лесе не имел никакого отношения. Слова, тщательно отобранные из сотен, тысяч других слова, отсортированные так, чтобы остались самые обидные слова, проговариваемые им про себя так часто, что затвердели напрочь, камешек к камешку, замазанные цементом жгучей обиды, — эти слова так и остались в памяти. Он, похоже, долго готовил свою речь, но сказать ее так и не успел. И вот теперь под руку подвернулась Леся. Так почему именно ей? Что такое она вызвала в душе, что он все-таки сказал это?

…Он шел к Зое. Инстинктивно чувствовал, что в такой момент обязательно нужно к ней. Поднялся на второй этаж, сунул руку в карман, нащупал ключ от квартиры, открыл дверь. Она не ждала. Хотя ужин был готов, квартира убрана, вместо домашнего халата надет хороший брючный костюм бежевого цвета. Вообще, не так уж она была некрасива, Зоя. Просто такие женщины ему никогда не нравились. Не присматривался к ним, и все. А волосы у нее оказались не крашеные, свои, светлые, чуть выгоревшие на солнце.

— Ты?!

— Я с работы. Пойду руки помою.

— С работы и — сюда?!

— По-моему, я здесь прописан. — Он даже слегка обиделся.

— Это все? Только прописка тебя заставляет появляться иногда в этой квартире? И мои дети?

— Наши.

— Послушай, я вот сижу здесь весь день, сижу, думаю, думаю. Времени свободного много, дети на даче, и получается, что все оно заполнено тобой, мыслями о тебе. Голова просто распухла от этих мыслей. И вот что решила: никакого сначала не будет, если ты будешь поступать, как раньше. Хватит. От тебя снова пахнет чужими духами, очень мне знакомыми. Стоило с того света возвращаться.

— Откуда ты знаешь, что я был там, на том свете? — тихо спросил он.

— Чувствую. Я всего тебя чувствую.

— Не будет как раньше, Зоя. Я зашел к ней, потому что хотел узнать одну очень важную для себя вещь. Но ночевать я там не хочу. И в выходные мне больше всего на свете хочется поехать к детям. С тобой.

— Что? Что ты такое говоришь?!

— По-моему, это самая естественная на свете вещь.

И в ее удивленно распахнутых глазах он совершенно отчетливо увидел все тот же немой вопрос: «Кто ты теперь? Кто ты?!»

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Утро

Он проснулся очень рано, в шесть часов. Хотелось успеть сделать многое за этот день. Пятый день, который он записал потом в актив своей новой жизни. Теперь все прожитое время он делил именно так,

на две графы: актив и пассив, сделал, что хотел, и не успел сделать.

Это утро он хотел начать с гимнастики и пробежки. Встал тихонечко, стараясь не разбудить Зою. Поздно вечером они помирились окончательно, и снова была ее страстная, молодая, похожая на вновь народившийся месяц любовь, и его молчаливое согласие: жалко, что ли? Он чувствовал, что месяц этот будет с каждым днем все полнее и полнее, будет зреть и зреть, потом воссияет огромной, ослепительной луной, и ночи его станут такими светлыми и яркими, какими никогда не были раньше.

Он не знал пока, что делать с этой молодой Зоиной любовью, просто, и в самом деле, не хотел сейчас никаких других женщин. Он хотел вспомнить что-то очень для себя важное. А главное, почему так упрямо шел в то утро по дороге, ведущей в Москву.

Зоя спала и даже во сне счастливо улыбалась. Но когда он начал потихонечку одеваться, проснулась мгновенно, подняла голову с подушки и совсем не сонным голосом спросила:

— Ты куда так рано?

— Гимнастику хотел сделать.

Это была Зоя, не Леся. Даже если удивилась, то и виду не подала, вскочила с постели, полезла в шкаф, с нижней полки вытянула, пыхтя, пыльную картонную коробку:

— Вот.

В коробке этой он, заглянув, увидел пудовую гирю, пару легких гантелей и еще две потяжелее.

— Сойдет.

Коробку отнес в другую комнату, там же начал, не спеша, разминаться. Зоя сюда заглядывать не стала, он оценил ее деликатность: движения его пока были деревянными, и много он добиться не смог. После долгого перерыва мышцы ныли, и чувствовалось, что завтра будут здорово болеть. После короткой гимнастики он надел спортивный костюм, вышел в прихожую. Зое сказал:

— Пойду пробегусь. Кажется, набрал лишних пару килограмм.

Зоя снова промолчала, и он так и не понял, волновал его раньше собственный вес или не волновал. Бежать по тенистой улочке в сторону городского парка ему понравилось. И город понравился. Теперь понравился. Утро было свежим, теплым, ароматным, как только что испеченный хлеб. Запахи этого утра возбуждали аппетит соскучившегося по активным движениям тела. Он открывал рот, глотал это утро кусками, глотал жадно, и жажда движений притуплялась до тех пор, пока не стало совсем лениво и сыто. Тут он остановился и посмотрел на часы. Все, на сегодня хватит.

Когда вернулся домой, на столе ждал завтрак.

— Тебя видел кто-нибудь? — спросила Зоя.

— Кажется, да. Не переживай: я здоровался на всякий случай, — улыбнулся он. Зоя на это ничего не сказала.

Он принял холодный душ, стал неторопливо бриться. И тут, глянув в зеркало на свое лицо, пришел в ужас от одной неожиданной мысли и стал себя торопливо ощупывать. Нос, рот, щеки, скулы, брови. Показалось вдруг, что все это, словно резиновая маска, надето на каркас какой-то иной, совершенно для другого лица предназначенной конструкции. «Кто ты теперь? Кто?!»