Стилист для снежного человека
Шрифт:
Чем мог Олег помочь другу? Только сочувствием.
Выплакавшись, Никита засобирался домой.
– Вере ничего не скажу, – мрачно сказал он, надевая пальто, – представляешь, каково ей будет знать, что имеется крохотный шанс на спасение, но он лишь для тех, чьи мужья умеют организовать перелет в Америку. Смотри, тоже не проговорись.
Олег молча кивнул, ему было жаль и Веру, и Никиту. Впрочем, друга больше. Вера, похоже, скоро умрет, а Волку потом предстоит жить с сознанием того, что не сумел помочь жене, нести на душе камень.
Через три дня, почти ночью, Никита снова возник на пороге дома Олега. Ремизов схватился за сердце.
– Вера!
– Она жива, – быстро сказал друг, – более того, есть возможность уже в воскресенье отправится в США.
– Ну и ну! – закричал Олег. –
– Тише, – шикнул Никита, – мне нужен твой совет. Срочно, выслушай меня внимательно, не перебивай.
Олег кивнул, Волк заговорил. Ремизову стоило огромных усилий не измениться в лице, слушая лучшего друга. Вкратце, события развивались так.
В тот день, когда Волк приехал от Олега домой, где-то около часа ночи раздался телефонный звонок и красиво окрашенный мужской голос сообщил:
– Мы знаем о беде, которая приключилась с вашей женой, и готовы помочь. Давайте встретимся завтра в девять утра. Записывайте адрес, да, не забудьте фото Веры.
Ровно в назначенный срок Никита вошел в один ничем не примечательный московский дом и был впущен в самую обычную квартиру, обставленную незатейливой мебелью. Несмотря на то что окна украшали штапельные занавески, а со стола свисала скатерть, «однушка» выглядела нежилой, казенной. Да и хозяин смотрелся странно, он был одет в костюм и рубашку с галстуком, а на ногах имел уличные туфли. Впрочем, и Никите тапочек предлагать не стали.
Глава 17
– Иван Иванович, – представился дядька.
Никита вздрогнул и сразу понял, куда попал: он находится на так называемой оперативной квартире, видит перед собой сотрудника КГБ [17] .
Иван Иванович улыбнулся.
– Вы талантливый режиссер, каких мало.
– Спасибо, – буркнул Никита.
– Поэтому решено помочь вам. Вера сможет улететь в США спустя пару дней после нашей беседы. Вот билет, документы оформят мгновенно, фотографию принесли? – деловито осведомился Иван Иванович.
17
КГБ – Комитет государственной безопасности, структура, призванная охранять СССР как от внешних врагов – шпионов, так и от внутренних, в частности, от диссидентов.
– Нет, – пробормотал ошарашенно Никита, глядя на тонкую, прямоугольную книжечку, дающую возможность его жене стать здоровой.
– Ну что же вы! – укорил кагэбэшник. – Ведь вчера я вас специально предупредил! Фото!!! Ладно, подвезете поздней.
– Да, – вскочил Никита, – прямо сейчас помчусь, только сначала в сберкассу.
– Зачем? – осведомился Иван Иванович.
– Деньги на билет сниму.
– Не надо, мы дарим его вам, – улыбнулся представитель всемогущей структуры.
Никита вздрогнул.
– С какой стати? Почему вдруг вы решили делать такие презенты?
– Стране нужны талантливые люди.
– Понятно, – еле выдавил из себя пораженный Волк.
– Но творческие личности иногда совершают ошибки, тяжелые, непоправимые. Наша задача уберечь интеллигенцию от неверных шагов. Писатель, поэт, актер принадлежат народу, – завел Иван Иванович.
Никита молча слушал кагэбэшника и, холодея, понимал, что сейчас от него потребуют.
Ремизов замолчал и глянул на меня.
– Вы сообразили в чем дело?
Я кивнула.
– Конечно, я хоть и моложе вас, но тоже жила в советские времена, Никите предложили стать осведомителем, ничего удивительного, насколько я знаю, все, подчеркиваю, все, кто в те далекие годы выезжал за рубеж, давали согласие стучать на сограждан. Мне очень смешно сейчас читать заявления некоторых людей, говорящих: «Я очень активно ездил по миру в конце семидесятых годов. О! Я так ненавидел советский строй, был диссидентом».
Это ложь. Если ты катался за рубеж – значит, давал согласие на «стук», другой вопрос, «капал» ли на самом деле, но нужную бумагу подписывал. Помните, как многие представители элиты были против открытия архивов КГБ? А почему? Хорошо знали, в «Детском мире» [18] ничего не пропадает, сейчас из небытия появятся
18
»Детский мир». Здание КГБ, ныне ФСБ стоит на Лубянской площади. Напротив каменного монстра находится магазин для малышей. В советские времена москвичи называли КГБ – «Детский мир».
– Нам придется коснуться очень больной темы, – кивнул Олег, – увы, многие из тех, кто называет сейчас себя правозащитниками, стали ими лишь после перестройки. Почти всех, кто при советском строе пытался конфликтовать с властями, убили. На Красной площади группа протестующих против ввода советских войск в Чехословакию состояла всего из несколько человек, не помню сколько их было, но меньше двадцати точно. Сейчас же каждый второй из так называемых правозащитников сообщает о своем участии в той акции. Это вранье. Подлинные диссиденты, такие, как Марченко, прошли все: психиатрическое лечение, тюрьму, лагерь и умерли. А те редкие люди, которым удалось выжить после всех издевательств, предпочитают не светиться на экранах телевизоров и не давать интервью газетам.
В шестидесятые годы в среде столичной интеллигенции было модно говорить о своем инакомыслии, но только на кухнях. На собраниях в творческих союзах W и R клялись в любви к партии и правительству, дома же, за графином с водкой, жаловались на жизнь, говоря:
– Я могу создать настоящий шедевр, да власти не дают! Вынуждают снимать картины про Ленина. Кабы не Советская власть, быть мне Антониони и Феллини вместе взятыми.
И это было лукавством. Во-первых, кое-кто и в советские времена писал замечательные книги и картины, снимал фильмы, создавал оригинальную музыку. Вопрос, сколько зарабатывали эти люди, с каким трудом осуществляли задуманное. Великолепный писатель Рыбаков хранил в столе рукопись под названием «Дети Арбата». Он очень хорошо понимал – этой книги в СССР не издать. Но Рыбаков написал то, что хотел, и спрятал, а на жизнь он зарабатывал, создавая произведения для детей, талантливые, яркие, например, «Кортик», «Бронзовая птица». Я зачитывалась ими в детстве. Из-под пера Рыбакова не выходило ерунды. Рыбаков был далеко не одинок. Можно вспомнить еще прозаика Дудинцева, поэта Семена Липкина, впрочем, не стоит сейчас перечислять фамилии, хотя их не будет много.
В КГБ знали и о тех, кто бунтовал на кухнях, и о тех, кто тихо работал в стол. И первых, и вторых опасными не считали, а вот с третьей категорией граждан шла непримиримая борьба. Последние были слишком активны, они ухитрялись наладить связи с журналистами западных изданий, с дипломатами. Шифровались почище разведчиков, передавали свои произведения на Запад, их там охотно публиковали, демонстративно присуждали значимые премии, и начинался скандал.
Советская печать обвиняла диссидентов в клевете, затевались судебные процессы. Иностранные средства массовой информации поднимали крик, требуя свободы писателю Р или режиссеру О. Очень часто провинившаяся личность выдворялась из мира социализма, кое-кто оказывался за решеткой. В любом случае шум стоял немыслимый. В моей памяти всплывает дело фотографа Энского [19] . Тот сумел переправить в Париж, на выставку, снимки, сделанные в советских лагерях, страшные свидетельства преступлений властей против своего народа. Но еще хуже была так называемая бытовая серия под общим заглавием «Очередь». Фотографии запечатлели москвичей, стоящих за продуктами, одеждой, книгами, билетами в кино, сидящими перед кабинетами врачей. Замыкал экспозицию огромный снимок ритуальных автобусов перед крематорием. На западных людей, не знакомых практически с таким явлением, как очередь, работы Энского оказали огромное впечатление.
19
Фамилия вымышлена, ситуация правдива.