Стирая границы
Шрифт:
– Наконец-то, – говорит Аттикус, лениво растягивая слова. – Мы чертовски проголодались.
Я ставлю поднос на пустой стол, и Пабло с работниками кейтеринга повторяют за мной. Кажется, Пабло чувствует себя некомфортно, словно боится, что нас поймают.
– Спасибо, парни, – говорит чудак и, достав кошелек, выдает нам четверым двадцатидолларовые купюры.
Работники кейтеринга кажутся сбитыми с толку, не понимая, почему чаевые дают мне и Пабло, но лишь пожимают плечами и уходят.
Я не из стеснительных, так что подхожу к Аттикусу.
– Я большой фанат, – говорю
Он улыбается:
– Рад это слышать, дружище. Как тебя зовут?
– Райан. А это Пабло, – говорю я, показывая на друга.
– Рад познакомиться, парни. – Он протягивает руку для рукопожатия. – Эй, вы можете остаться и посмотреть концерт, если хотите. Если у вас больше нет доставок.
Мы с Пабло обмениваемся взглядами, а потом поворачиваемся к Аттикусу.
– Доставок больше нет, – бормочет Пабло.
Я прочищаю горло.
– Э-э, да, это была наша последняя доставка. Было бы классно послушать концерт, друг.
Аттикус кивает худощавому парню.
– Брайан, дай им проходки, – приказывает он.
Брайан показывает нам следовать за ним по коридору. Я уже думаю, что нас сейчас выкинут, когда мимо проходит Голова-Швабра, но, к счастью, он так занят сообщением в телефоне, что не замечает нас. Мы проходим мимо охраны к огромной толпе, собравшейся перед сценой. Клуб забит.
Когда Брайан оставляет нас в первом ряду, я бросаю взгляд назад на огромное количество людей в зале. Здесь только стоячие места. Я толкаю Пабло.
– Это офигенно.
– Для кого? – Пабло рассматривает слишком большие колонки. Мы стоим так близко к ним, что могли бы коснуться. – Э… Райан, кажется, мы слишком близко.
– Нет. Это идеально, мужик.
Толпа начинает реветь, когда выключается свет и на сцену выходит группа на разогреве. Это менее известная панк-группа «Псиклоны». Вскоре огни сцены снова вспыхивают яркими цветами. Толпа двигается еще ближе, и мы стоим почти друг на друге, но мне все равно. Пол вибрирует в такт биту, я машу кулаком в воздухе и прыгаю под музыку. Обычно я сдержанный и замкнутый, но эта музыка проникает мне в душу.
Пабло изумленно качает головой, словно не может поверить, насколько я расслабляюсь.
Солист «Псиклонов» поет кому-то на другом краю сцены. Я слежу за его взглядом и вижу латиноамериканку с длинными каштановыми волосами и синей прядью. Кажется, она проживает лучшие моменты своей жизни. С ней две подруги, они улыбаются и наслаждаются панк-музыкой.
Я хватаю Пабло за локоть и указываю на девушек в толпе.
– Видишь? Мексиканцы любят панк-музыку, – говорю я ему.
Он пожимает плечами.
– Они классные chicas, но, должно быть, они loco.
Loco? Мне так не кажется. Я смотрю на девушку с синей прядью в волосах. Она подпрыгивает в такт музыке, совершенно расслабленная, словно ничто в этом мире ее не заботит. Я не могу отвести от нее глаз.
Когда «Псиклоны» допевают все песни из сет-листа, в зале снова становится темно, и энергия поднимается в преддверии «Теней
– А теперь мы можем уйти? – спрашивает Пабло. – Мне кажется, вон та девушка с татуировкой паука на лице только что схватила меня за зад. Я чувствую себя оскверненным.
Я вскидываю бровь:
– Оскверненным?
– Ты ее видел? Старик, я боюсь пауков. Можешь представить, каково это – целовать ее, а потом открыть глаза и увидеть огромного паука так близко к твоему лицу? – Он притворяется, что его тошнит. – Я бы не жаловался, если бы мы стояли рядом с теми горячими латинас на том конце сцены, которых ты показал.
– Тогда пойдем, – говорю я ему, но, прежде чем мы успеваем протолкнуться к другому краю сцены, вспыхивает цветное пламя, и выходят «Тени Тьмы».
Аттикус Пэттон стоит у подножия сцены и крепко держит микрофон.
– Йо, Техас! – кричит он изо всех сил, и толпа сходит с ума.
Барабанщик дает бит, и Аттикус начинает исполнять «Хаос» – песню о парне, чей разум по ночам заполняется случайными мыслями.
«В голове начинает стучать, а мой мир начинает сотрясаться» – поднимается голос Аттикуса над быстрым ритмом музыки.
Такое впечатление, что песня вдохновляет толпу на хаос, внезапно все очищают место перед сценой, и образуется пространство для слэма [29] тем, кто готов врезаться друг в друга и толкаться. Меня это не пугает. Это словно вызов. Мне сразу же хочется оказаться в самом центре.
29
Действие публики на музыкальных концертах, при котором люди толкаются и врезаются друг в друга.
Хаос!
Что со мной не так? Эти мысли не дают мне покоя.
Хаос!
Я толкаю Пабло и показываю на слэм. Ему хватает одного взгляда на кучу фанатов, дико врезающихся друг в друга, и его глаза широко распахиваются.
– Ну уж нет! – отвечает он.
Только когда безумие выходит наружу, я свободен!
К черту правила, к черту общество!
– Мы идем туда, – обращаюсь я к Пабло, перекрикивая громыхающую музыку.
Он качает головой, но в это мгновение кто-то толкает его в слэм. Я тоже пробираюсь туда, наслаждаясь тем, как толпы людей просто отрываются. Аттикус Пэттон прав. К черту условности и правила. Кому какое дело до опасности? Жизнь заключается в безумии и освобождении от запретов.
Сперва осторожный, Пабло начинает смеяться, пока его толкают с одного края потного слэма в другой. Мы – компания глупых, сумасшедших ребят, которые не боятся рисковать. Это не для слабохарактерных, но, взглянув в центр круга, я вижу, что туда затянуло девушку.
Девушку с синей прядью в волосах.
Вот черт!
Это нехорошо. Она врезается в парня, и удар практически отправляет ее в воздух. Должно быть, она в ужасе от парней в два раза больше, толкающих ее.
Кто-то должен ее спасти, и, хотя мой девиз – «К черту геройство», я не собираюсь наблюдать, как девушку ранят или убивают, потому что какой-то идиот решил затолкнуть ее в слэм.