Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»
Шрифт:
В течение нескольких секунд после того, как нота уже отзвучала, участники «Квинтета Кураж» сидели в полном молчании. В необычной тишине Мартинекеркского леса слышно было, как они размеренно дышат: никто не решался заговорить первым.
— Честно говоря, я слегка волновался насчет этого места, — наконец изрек Роджер. — Молодчина!
Кэтрин покраснела и прикрыла горло рукой.
— Мне почему-то в последнее время кажется, что у меня диапазон постоянно расширяется вверх, — сказала она.
Как только она произнесла эту
— Если бы мной в детстве занималась какая-нибудь жуткая мамаша из тех, что носятся со своими вундеркиндами, из меня бы, возможно, получилось неплохое колоратурное сопрано.
Дагмар, слегка поморщившись от боли, расплела сплетенные в позу лотоса босые ноги (так она решила тапочную дилемму) и принялась разминать их.
— А какая у тебя была мама на самом деле?
Кэтрин посмотрела на потолок так, словно там был написан ответ на этот вопрос.
— Она была виолончелисткой, — задумчиво ответила она. — В симфоническом оркестре Би-би-си.
— Я не про это, я про ее характер.
— Гм… Даже и не знаю, что и сказать, — пробормотала Кэтрин, по-прежнему рассматривая потолок, словно загипнотизированная покрывавшим его узором из трещинок. — Ее почти никогда не было дома, к тому же когда она покончила самоубийством, мне было всего лишь двенадцать лет.
— О, прости, ради Бога! — воскликнула Дагмар.
Эта расхожая английская фраза прозвучала в устах немецкой девушки, благодаря ее акценту и громкому низкому голосу, не как банальное соболезнование, а как намек на что-то совсем иное, хотя в ее тоне не было ни малейшего намека на неискренность: точнее говоря, именно предельная искренность Дагмар и прозвучала таким вопиющим диссонансом. Ибо фраза «простите, ради Бога!», судя по всему, была создана англичанами для исполнения sotto voce хором ангельски высоких девичьих голосов.
— Не за что, — сказала Кэтрин, опуская взгляд, чтобы улыбнуться Дагмар. Призрачное голубоватое остаточное изображение висевшей на потолке люстры плавало перед глазами у Кэтрин, заслоняя лицо контральто. — Я ее, собственно говоря, и нашла. «Нашла» или «обнаружила» — как будет правильнее, Роджер? — Она посмотрела в сторону мужа, но, очевидно, недостаточно долгое время, чтобы заметить на его лице недовольное, нахмуренное выражение, повелевавшее ей немедленно замолчать. — Она умерла у себя в постели: наглоталась снотворного и натянула на голову полиэтиленовый мешок.
Дагмар опустила веки и ничего не сказала. Она пыталась представить себе эту сцену и то, как может воспринять ее ребенок. Джулиан, однако, не смог удержаться от комментария.
— Наверное, она оставила какую-нибудь записку? — поинтересовался он.
— Нет, — сказала Кэтрин. Где-то на периферии ее внимания Роджер встал со стула и принялся шуршать, собирая ноты. — Если не считать
После этой реплики даже Джулиан не знал, что еще можно тут сказать.
— Жуткая история, — сказал он, вставая, чтобы последовать за Роджером на кухню.
Дагмар утерла лоб рукой. При этом ткань на ее майке плотно натянулась на грудях, отчего там, где она прикоснулась к соскам, образовались мокрые пятна: у Дагмар текло молоко.
— Извините, — сказала она, вставая.
* * *
— Как ты думаешь, сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз занимались любовью? — поинтересовался тем же вечером в постели Роджер. Будучи руководителем вокального коллектива, он давно уже научился облекать свою критику в форму вопросов, обращенных к провинившемуся.
— Не знаю, — честно ответила Кэтрин. — Довольно много, кажется.
Всякий другой ответ, по ее мнению, в подобной ситуации был бы… ну как это сказать?.. недипломатичным.
Зловещая тишина Мартинекеркского леса заполняла собой погруженную в чернильную тьму спальню. Кэтрин задумалась, куда подевалась луна — ведь она могла поклясться, что прошлой ночью было полнолуние. Наверное, скрылась за облаками.
— Значит, судя по всему, у нас имеется какая-то проблема? — спросил Роджер через некоторое время.
— Ничего серьезного, — поспешно ответила Кэтрин. — Доктор сказал, что антидепрессанты могут подавлять… ну как это… желание.
Слово это прозвучало до отвращения романтично, отсылая к Барбаре Картленд, если даже не к самому Уильяму Блейку.
В глазах жены счастливое сиянье
—
Примета утоленного желанья…
[22]
Впрочем, она схватилась за это слово отчасти для того, чтобы не задумываться над тем, какие такие «приметы» в ее глазах подвигли Роджера когда-то на то, чтобы умыкнуть ее из стен колледжа Святой Магдалины.
— Ты меня вообще-то слышишь? — поинтересовался он, вновь нарушив безвоздушное молчание ночи.
— Да, — заверила Кэтрин. — Я просто задумалась.
— О чем?
— Уже не помню. — Кэтрин смущенно хихикнула.
Роджер еще несколько секунд (а может, и минут) лежал неподвижно, а затем перекатился на бок и посмотрел Кэтрин прямо в глаза. Лица его в темноте все равно не было видно, но Кэтрин чувствовала его локоть, упиравшийся в край ее подушки, и ощущала жар его… ну как это… желания в непосредственной близости от своих чресл.