Сто и одна ночь
Шрифт:
– Вот… – я вовремя спохватываюсь и заканчиваю фразу по-другому, – …и зачем вы привезли меня сюда?
Мы стоим на небольшой пустой парковке. Тропинка, освещенная низкими, круглыми фонарями теряется между деревьями. Бредем по ней. Зябко. Под короткую кожаную курточку проскальзывает ветер. Он трогает лицо, играет с распущенными волосами.
Хрустящий, прозрачный октябрь.
Бреду, машинально подбивая носками сапог сухую листву. Люблю этот звук – шепот осени. Я почти забываю, что за мной следует Граф.
– Вы когда-нибудь испытывали нечто похожее на то, что чувствует Глеб
– Нет, – признаюсь я, не принимая в расчет, что одна правда автоматически открывает другую, о которой я рассказывать не собираюсь.
Граф тотчас же пользуется моей оплошностью.
– Но при этом вы очень ярко и правдоподобно описываете его состояние, – мы подходим к развилке, я оглядываюсь, и Граф жестом предлагает следовать налево.
Там, на деревянном крыльце над вывеской «Набережная, 13», покачивается одинокий желтый фонарь. В такт его движению то удлиняются, то укорачиваются тени кресла-качалки со стопкой полосатых пледов и листьев виноградной лозы, ползущей по деревянной колонне.
«Набережная, 13» – название одной из книг Графа. Герой его романа снимал комнату на втором этаже одноименного кафе. Как-то за кружкой пива хозяин заведения проговорился, что на каждом столике установил прослушивающие устройства – вмонтировал в подсвечники, – чтобы узнать мнение посетителей о его блюдах. Герой оказался не промах и смекнул, что таким образом можно выведывать информацию не только о еде. Так он оказался в центре крупнейшего коррупционного скандала.
После этой книги Графу пришлось на два года уехать из страны. Он даже фамилии в романе полностью не удосужился поменять – только пару букв.
– Если не личный опыт вам помогает, значит, вы от кого-то эту историю услышали. От кого же? – не унимается Граф.
Я набираю в легкие воздух, чтобы выдать очередную порцию обмана, но Граф прикладывает палец к губам, словно не сам только что задал вопрос.
– Не портите момент, – и распахивает передо мной дверь кафе.
Здесь уютно. Никакого глянца и богемной роскоши коттеджа. С десяток столиков, расставленных в произвольном порядке, и у каждого места есть что-то особенное, какой-то бонус. Столик у входа, за перегородкой, почти скрыт от глаз – можно уединиться. Тот, что слева, ближе всего к камину. Есть центральный – для тех, кто любит привлекать внимание. Есть столик с диванчиком. И у книжного шкафа. Граф выбирает место у окна.
– Хозяева кафе не в обиде, что вы испачкали название их заведения скандалом?
– Обида? – искренне удивляется Граф, галантно пододвигая мне стул. – После выхода книги количество посетителей увеличилось вчетверо.
– Незаметно, что это место пользуется популярностью, – замечаю я, не стесняясь подошедшей официантки. – Сейчас мы единственные посетители.
Граф бросает на официантку взгляд – мол, простите мою спутницу, она не ведает, что творит, – и передает мне меню.
– Потому что сейчас глубокая ночь – рабочее время давно окончилось. Его открыли для нас по моей просьбе. Вы голодны?
– Нет, – в меню я даже не заглядываю.
– Для моей спутницы – жульен с курицей, – Граф поднимет ладонь, предупреждая мой протест, – и двойную порцию американо. Мне эспрессо.
– Так что мы здесь делаем, Граф?
Мне тревожно. И не думаю, что мою проблему решит бутылка вина – даже целая, учитывая, что Граф за рулем.
– Ваши герои поехали в Большой город, и я решил тоже внести в нашу с вами жизнь немного разнообразия. – Граф отпивает из бокала, преподнесенного официанткой, и кивает. – Дальше я сам.
– Моя жизнь не была однообразной даже до встречи с вами, Граф.
– Знаю. Читал ваше досье, – с легкой издевкой парирует он, наливая мне вино. Рубиновый цвет напитка один в один совпадает с оттенком платка, уголок которого выглядывает из нагрудного кармана черной рубашки Графа. – Само собой, я имел в виду разнообразие иного рода… Ну в самом деле, Кристина, – «Кристина? Не Шахерезада?!» – расслабьтесь. Чем вас не устраивает такое времяпровождение?
– Я не верю вам, Граф. У всего, что вы делаете, есть причина, – пробую вино и чувствую, как легкая приятная горечь щекочет язык. – Хотите, чтобы я расслабилась, расскажите, зачем привезли меня сюда.
– На случай, если у меня возникнут вопросы, а готовить кофе мне будет лень, – он замолкает, видя мое разочарование. – Так что там у нашего Глеба, Шахерезада?
Он кладет свою ладонь возле моей так близко, что возникает желание спрятать руки под столом. Но я не делаю этого.
– У нашего Глеба огромные проблемы, Граф.
– Глеб опустился на пуфик и, дрожа то ли от недавнего ледяного душа, то ли от переживаний, прислушался к звукам в ванной. Вот щелкнула дверца шкафчика. Вот Ксения что-то пробормотала сама себе. Вот в коридоре раздались ее легкие шаги – босиком по паркету… Каждый звук, связанный с ней, сейчас причинял физическую боль – настолько сильную, что проступали слезы. Глеб обхватил голову руками. Наверное, он и в самом деле сходил с ума.
– Убери ладони, – ласково попросила Ксения, стоя у него за спиной.
Он подчинился.
И в следующее мгновение почувствовал прикосновение пальцев к своим волосам. Едва ощутимое, почти невесомое, но его сердце резко сжалось. Глеб застонал.
– Больно?! – Ксения отдернула руку.
– Нет. Продолжай.
– Точно?
– Конечно, точно, – Глеб криво улыбнулся.
И вот ее пальцы, пересилившие страх прикосновения, порхают по его волосам, перебирают пряди – и все внутри у него поет и переливается светом. Это восторг, экстаз. Это перерождение.
– Ай! – Глеб вскочил – и наваждение как рукой сняло.
В голове прояснилось, дышать стало проще. Что же такое происходило с ним? Последствия удара?
– Я просто прижгла йодом! Хочешь, подую? – рассмеялась она, и Глеб тотчас отозвался улыбкой. – Какие же вы, мужчины, ранимые!.. Ну что, сможешь вести машину?
– А то!
Дорога назад пролетела незаметно, весело и спокойно. Ксения мало болтала, больше задавала вопросы – о его детстве, увлечениях, машинах. В последнем она совсем не разбиралась. Когда, забывая об этом, Глеб срывался на термины, Ксения одаривала его таким смешным изумленным взглядом, что к концу поездки от хохота у него разболелся живот.