Сто лет безналом

Держ Nik

— Слышь, дед, я чего всё спросить хотел, — раскуривая потухшую самокрутку, процедил сквозь сжатые зубы Федор. — Чего тебе на печи не сиделось? — он с довольным выражением лица выпустил в воздух струю сизого табачного дыма.

— Много ты понимаешь, сопеля зелёная, — проворчал дед, — я ишшо в первую мировую ерманца бил! Трое сынов у меня на фронте и двое внуков. А я на печи сидеть буду, когда дети мои с ворогом бьются? А убьют… так все ж, как ерой сгинул! Да и не боюсь я смерти-то — пожил уж. Детей вырастил, на ноги поставил. С внуками понянкался. Правнуков увидел. Чего еще желать? Для себя нечего. А вот для детей, внуков и правнуков…

— Ну ты, дед,

заладил — дети, внуки. Я вот пошёл Родину защищать…

— Молодой ты ишшо, потому и глупый! — оборвал Фомич Фёдора. — По-твоему Родина, это чаво за штука такая?

— Ну, это… — растерялся Фёдор.

— Ну — баранки гну, — передразнил Балашова дед. — Родина — это Отчизна. Отчий дом, то есть родительский. А мы все дети её. Непутёвые, как ты, но родные. То есть Родина, это мы и есть. А после нас дети жить будут, внуки-правнуки. Они — будущее наше. Вот будет у тебя своя семья, дети… А пока что ты — дитя неразумное. Я тож, покуда молодой был, за веру, царя и отечество… — Фомич криво усмехнулся, отер тыльной стороной ладони губы, сметая крошки махры, — а затем всё так перевернулось…. Он замолчал, прислушиваясь. В звенящей тишине слышалось низкое басовитое гудение.

— Федька, слышишь? — толкнул он локтем в бок Балашова.

— Да слышу, черт его задери! — ругнулся Фёдор.

— Воздух!!! — эхом пронеслось вдоль линии окопов.

Гул нарастал, приближался.

— Давай к окопам! — крикнул Фомич, — сейчас тут будет жарко!

— Фомич! Ты ж смерти-то не боишься, — съязвил Фёдор.

— Дурак ты, Федька, хоть и здоровый оболтус! Смерти действительно не боюсь. Но лезть на рожон не буду! — и, пригнувшись, он побежал в сторону окопов.

— Ну, дед! Ты чего, шуток не понимаешь?! — поднимаясь на ноги, прокричал вдогонку удаляющемуся Фомичу Балашов. В ответ дед только махнул рукой — давай, дескать, быстрее. Первый взрыв бухнул где-то далеко. Земля дрогнула. В высь взвился столб дыма. Это подстегнуло Федора — он тоже пригнулся, и быстро побежал вслед за Фомичом. С каждой секундой взрывы раздавались всё ближе и ближе. Земля уже ходила ходуном. Дымом заволокло всё небо. Запыхавшийся Фёдор спрыгнул в окоп, чуть не на голову Фомичу.

— Ну, полегче, — проворчал дед, — прыткий какой. Не хватало, чтоб ты мне еще шею свернул. На том свете засмеют.

— Ладно, не ворчи, я ж не специально, — огрызнулся Балашов, ты здесь так спрятался, что тебя и не видать. — Вот, бля!!! — матюгнулся Фёдор, — фуфайку-то на пригорке оставил! Ведь новая совсем!

— Не боись, Федька, авось в нее бомба не попадёт, — утешил парня Фомич.

— Как же, на авось надейся! — крикнул Балашов, выпрыгивая из окопа.

— Ты куда, паря! Сдурел совсем! — заорал дед, но Фёдор его уже не слышал. Он нёсся к пригорку, на котором забыл свою злополучную фуфайку. Схватив забытую вещь, Балашов бросился обратно к окопам. Воздух разрывался под тяжестью железа падающего с неба, издавая жалобный стон. От свиста закладывало уши. До окопа оставалось рукой подать, когда прямо к его ногам упал снаряд. Неожиданно для Балашова время остановилось. Замерло, превратившись в густой кисель. Звуки исчезли. И сам он застыл, не закончив движения. Лишь лихорадочные мысли с быстротой молний сквозили в голове:

— Всё, конец!!! Что делать!!! Что…

Снег таял вокруг раскалённой болванки. По её поверхности огненными змеями побежали трещины. Из них зловеще полыхнуло пламенем. Фёдор рванулся, из последних сил стараясь разорвать сковавшее его оцепенение. И у него получилось. Он двигался, тогда, как всё вокруг напоминало застывший фотоснимок.

Последним усилием Фёдор перевалился в окоп, продолжая удерживать в поле зрения смертоносную игрушку. Наконец она раскололась, яростно выплеснув наружу поток огня. От неё медленно отделялись и плавно поднимались в воздух осколки. Неожиданно время обрело прежний ритм. Все стало на свои места. Рядом рявкнуло, и Федора словно ударило доской по ушам. В глазах потемнело. Пространство, свернувшись в точку, перестало существовать. Вместе с ним перестал существовать и Балашов.

* * *

— Ну, как ты не можешь в толк взять! — надрывался Фёдор, разбрызгивая вокруг себя слюну. — Видел вот этими глазами, как бомба треснула, словно спелый арбуз. Трещины побежали. А все вокруг стоят, как вкопанные, и никто даже не шевелиться! Понимаешь, никто! Я до окопа кое-как дотянул, и тут как рванёт! Ты мне чего, не веришь, что ли?!! — заорал Балашов, вцепившись в отвороты шинели молоденького лейтенанта Петрова из медицинской части.

— Тихо ты, не ори! — прикрикнул на Фёдора лейтенантик. — Не верю! Ты вот, наверное, не знаешь, что человеческий глаз инерционен…

— Я же видел! — перебил лейтенанта Балашов.

— Тогда, ты, Балашов — феномен. Тебя изучать надо! Возможно, — предположил медврач, — твой организм в критических ситуациях переключается в специальный режим — аварийный. Все процессы в нем ускоряются в десятки, а то и сотни раз. Время воспринимается совсем иначе, — продолжал развивать он свою мысль. — Силы возрастают многократно. — Ух, изучить бы технологию включения этого твоего аварийного режима! Как только война закончится, обязательно займусь этой темой. Ты только представь, если бы все люди знали эту технологию. С такими возможностями… Изучим её после войны, если живы будем. Технология Балашова — звучит?

— Звучит, — ухмыльнулся Балашов. — Слушай Петров, — Фёдор махнул рукой в сторону толпы людей, стоявших неподалёку, — чего это там за представление?

— Так ты не в курсе? — удивился Петров, — вчера к нам из штаба прибыл полковник Голохватов с проверкой.

— Чё за проверка? — заинтересовался Балашов.

— Да так! Высокое начальство считает, что слишком много раненых в тыл отправляем. Дескать, если дело так пойдет, воевать будет некому. Крыса тыловая! Знаешь, сколько калек на передовую сейчас отправим? Тебя тоже, кстати…

— Да хрен с ним, я-то себя уже сносно чувствую…, - Фёдор с любопытством наблюдал за группой раненых, — слушай Петров, давай поближе подойдём. Смотри, как там страсти накалились!

* * *

Тщедушного вида мужичонка нападал на большого, холёного полковника Голохватова, словно моська на слона:

— Да чё б ты, б… понимал! Погляди, братва, каку он морду в тылу наел! Привыкли гниды штабные за нашими спинами прятаться!

— Что?! Бунтовать?! — заверещал вдруг Голохватов тоненьким голоском, так не вязавшимся с его дородной фигурой. — Да я вас всех под трибунал!!! — его мясистое лицо побагровело от натуги.

— Смотри, мужики, какой злой дяденька! Рожа красная, хоть прикуривай. Надулся, того и гляди лопнет, — продолжал нападки мужичонка под дружное ржание.

— И ты, паря, меня трибуналом не пугай! Все равно дальше передовой не пошлют! Да мы и сами на фронт с радостью! Только подлечиться маненько нужно! Правда, мужики!

— Правда! Верно! — раздался дружный одобрительный рёв.

— Приказы не обсуждают! — пропищал, зеленея, Голохватов, — Их исполняют!

Мужичок подошел вплотную к полковнику и плюнул ему в лицо.