Сто лет Ленни и Марго
Шрифт:
Она сдерживала слезы всю дорогу до кабинета. А там выложила на пол бумагу из коробки, поспешно собрала в нее свое добро: кружку, фоторамку, бумажные салфетки. Она думала, вещей будет гораздо больше, поэтому даже свои записи и образцы краски для студии аккуратно поместила в коробку. Оставила пропуск на столе у Начальника и захлопнула за собой дверь.
Мысли ее затуманились – от избытка эмоций. Она хотела выбраться из здания, прежде чем съемочная группа, дети и журналисты выйдут в коридор, – встреча с ними была бы невыносимой. Но без пропуска воспользоваться служебным входом Временная Сотрудница не могла, только главным, а как к нему пройти – не помнила. Заплутав в лабиринте больничных коридоров,
И девочку в розовой пижаме заметила, только налетев на нее.
Сотруднице удалось удержать равновесие, а девочке в пижаме нет. Споткнувшись, она рухнула на пол. Горкой костей в розовом.
Сотрудница пробовала извиниться, но выдавить смогла лишь какое-то кудахтанье. Медсестра, сопровождавшая девочку, села рядом с ней на корточки и крикнула шедшему мимо уборщику, чтобы прикатил инвалидную коляску. Лица девочки Сотрудница не увидела, разглядела только худые руки, пока сестра суетливо усаживала свою подопечную в коляску и увозила. Сотрудница кричала извинения им вслед.
А вечером, вспоминая худые руки девочки, которую подняли и усадили в коляску, Сотрудница не могла уснуть – несколько бокалов мерло плескалось внутри, совсем не облегчая, однако, ее раздумий. Она не могла туда вернуться. Но должна была.
На следующий день Сотрудница решила разыскать девочку в розовой пижаме и позвонила в детское отделение. На вид лет шестнадцать-семнадцать, светлые волосы и эта самая розовая пижама – других примет она не могла сообщить. Минут сорок ее просили подождать, переводили на другую линию, расспрашивали о цели звонка, а она выдумывала, кем приходится этой пациентке, и наконец Сотруднице назвали палату, где девочку предположительно можно найти.
Вот так Временная Сотрудница и оказалась у моей кровати – в руке букетик желтых шелковых роз, на лице раскаяние.
Ленни и художественная студия
Пожалуй, Временная Сотрудница оказалась симпатичнее, чем вы могли себе представить. И выше ростом. Только очень уж боязливая. Удивилась, кажется, что кости мои не стеклянные и не расколются, если она присядет на край кровати. Как видно, у нас общие корни, сообщила Временная Сотрудница, ведь ее отец тоже швед. Или швейцарец. Она не помнит. Важная, конечно, деталь. Но после она сообщила кое-что поважней.
Нужно спросить у Джеки, можно ли мне пойти в студию, сказала Новенькая Медсестра. Это не я решаю, сказала Джеки, и Новенькой Медсестре пришлось искать врача, который подтвердил бы, что меня можно допустить в новую художественную студию для пациентов и я не подвергнусь риску чем-нибудь заболеть, заразиться и трубку моей капельницы не перегрызут бешеные волки.
Новенькая Медсестра все не возвращалась. Дожидаясь ее, я читала старую утреннюю газету. Уборщик Пол иногда оставляет их для меня на прикроватной тумбочке. Больше всего люблю местные газеты – для них весь остальной мир не существует, важно только, что при здешней начальной школе открыли естественный сад, а старушка связала покрывало для нуждающихся. Дети становятся на год взрослее, подростки выпускаются из школ, дедушек и бабушек провожают в последний путь. Всё здесь невелико и поддается управлению, все сходят в могилу в свой черед.
Я дочитала газету, подождала еще. Сначала просто терпеливо ждала, а потом принялась все как следует обдумывать. Существует некое помещение, кубическое пространство, где я еще не бывала. Там, вероятно, есть краски, перья, бумага и (дай Вишну) блестки. Может, удастся заполучить даже несмываемый маркер для граффити, которое я давно задумала. Прямо у меня над головой, на полочке из розеток и переключателей, любезно размещено напоминание о моей недолговечности. Маркерная доска с надписью “Ленни
Я подождала еще.
Когда я только сюда поступила, у меня были наручные часы, но даже тогда я без конца у всех спрашивала, сколько времени, а потом переспрашивала – не верила ответам. Я вроде бы два месяца уже провела в Мэй-уорд, а выяснялось, что всего-то пару недель.
Но с тех пор прошли годы.
А с того утра прошло семь недель, однако Новенькая Медсестра с новостями насчет студии так и не вернулась. Я испытала тревогу, разочарование, отчаяние, а потом примирилась с ее отсутствием. Именно в таком порядке. Дважды. На пятой неделе ожидания я воссоздала студию мысленно – по описаниям Временной Сотрудницы. Окна все время держала в голове. Временная Сотрудница сказала, что там два больших окна – справа и слева. Пока я ждала – неделю, другую, – окна становились больше и больше, и вот наконец вся дальняя стена студии превратилась в одно огромное открытое окно. А противоположная стена стала целиком состоять из кистей – сотни и сотни торчали из нее – выбирай любую.
На шестой неделе я опять воодушевилась. Придумала, что скажу Новенькой Медсестре, когда она придет, чтобы отвести меня в студию, и повторяла про себя. Раздумывала, какие надену тапочки (Обычные Повседневные или Лучшие Воскресные?). К седьмой неделе я успокоилась и приготовилась. С каждым днем моя уверенность росла. Не нужно больше строить планы и воображать. Она придет. Новенькая Медсестра придет за мной.
– Прости, что так долго, – сказала, возвратившись, Новенькая Медсестра. – Надеюсь, ты не ждала меня все это время?
– Ждала. Но ничего, ты ведь пришла.
Новенькая Медсестра посмотрела на часы.
– Боже мой… Два с половиной часа. Прости, Ленни.
Улыбнувшись, я покачала головой. Больница – госпожа суровая. Так уж пролегает линия перемены дат, что Мэй-уорд с одной стороны, а сестринский пост – с другой. Единственный способ поспорить с Больничным Временем – не спорить с ним. Если Новенькой Медсестре хочется утверждать, что ее не было всего два с половиной часа, – я не возражаю. Когда споришь с Больничным Временем, все начинают волноваться. Спрашивать тебя, какой, по-твоему, теперь год и помнишь ли ты имя премьер-министра.
– Прости, что заставила ждать, но я с хорошими новостями, – сказала Новенькая Медсестра. – Мы можем пойти туда прямо сегодня.
Не глядя, я сунула ноги в тапочки и только потом обнаружила, что Лучшим Воскресным мои ноги предпочли Обычные Повседневные. Что ж, в сущности, это их дело.
– Идем? – спросила она, протягивая руку.
Я запахнула халат, взяла ее за руку и ответила:
– Идем.
Инстинкт самосохранения – поразительная штука. Куда бы я ни шла из Мэй-уорд – по привычке запоминаю дорогу. Наверное, подсознание обеспокоено: не в плену ли меня держат? Так что могу рассказать вам, как попасть из Мэй-уорд в студию: у сестринского поста поворачиваешь налево и идешь по длинному коридору, сквозь блок двойных дверей попадаешь в другой коридор, идешь прямо, поворачиваешь направо, опять идешь по длинному коридору. Затем, на перекрестке коридоров, поворачиваешь налево и поднимаешься по проходу с едва заметным уклоном. Студия находится справа. Дверь у нее неприметная, но по мне так это только хорошо. Все лучшее скрывается за скромными дверьми.