Сто один день
Шрифт:
После двухсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды, бриться и стоять под теплыми струями воды было приятно.
Оскар расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил
– Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? – произнес за спиной женский голос.
Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
– Ты уничтожила мой завтрак! – пробормотал мужчина – а возможно и обед…
– В хате полно еды, малыш!
– А он…
– Он ушел. И баночку пива для меня.
Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
– Вот! – он выложил добычу на стол, – Я вообще-то не привык брать чужое…
– Ну да! – усмехнулась девушка. – А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое.
Оскар представился.
– Как драматурга и педераста!
– Ты на собаку похож…
Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
– Ну точно – собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
– Я только что из душа!
– Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… – она помахала ладонью перед лицом, – Качественный перегар!
Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно курила.
– Собака… – задумчиво повторила она, – не пойму, какой породы?
– На овчарку? – Оскар прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
– Нет!
Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
– Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
– Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
– Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
– Ни в коем случае! – хохотала девушка. – Я такой породы не знаю. Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… – она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.
Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, зажевал куском мяса. Прокрался к соседям. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки,
Неожиданно возникло гнетущее ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
– Кто здесь!?
В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
– Привет… – пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Он подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся халатик. Что-то неуловимо знакомое, – смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким солнцем, медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. В мельчайших подробностях. И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
Бурбуль
Свет полной луны посеребрил камни. Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку – они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо. Косого более никто не видел, но волки переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот – теперь он вместе с ними охотиться.
Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки – охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
Волки охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.