Сто первый километр
Шрифт:
– Где взяли оружие?
– Прямо рядом с домом, где жил и трудился ваш агент. Удивляюсь, капитан, как вы не знали об этом? А может быть, знали? Тогда возникает законный вопрос: для чего пряталось это оружие? И вопрос этот, думаю, вам зададут.
Кожанов встал и молча вышел. Хлопнула калитка. Взревел на улице мотор «победы».
– Лихо вы его, – сказал Никитин.
– А ты как думаешь, – зло ответил Данилов, – он же собирался нам дело пришить. Так что, Коля, давай чаю попьем и дуй в Москву в УМГБ к Свиридову.
Никитин
Ему повезло.
Никитин сразу же прошел в вагон-ресторан, заказал две бутылки пива, салат оливье и шницель де-воляй.
В прекрасном расположении духа ехал он в Москву, тем более что там у него появились некоторые дела. В сорок третьем в Ленинграде он познакомился с замечательной девушкой Олей. Ну, познакомился, погулял с ней, и расстались.
А в пятидесятом в райцентре, куда он приехал в отпуск, соблазненный рассказами Ефимова о богатых грибных местах, случайно встретил ее в клубе.
Оля окончила библиотечный техникум и получила направление в районную библиотеку.
Конечно, странно, что не нашлось ей работы в Ленинградской области, но начальство считало, что молодые специалисты должны уезжать подальше от дома.
Так что отпуск тот Никитин провел в любовном угаре. Отношения их длились уже два года, и они твердо решили пожениться этой осенью. Почему Оля выбрала для женитьбы именно сентябрь, оставалось тайной. Но Никитин радостно согласился. Он вообще впервые соглашался практически со всем, что предлагала ему подруга.
Оля сдавала экзамены на заочное отделение Московского библиотечного института и поэтому жила в комнате Никитина в Столешниковом.
От вокзала Никитин доехал на троллейбусе до Советской площади, зашел в магазин «Соки – воды», не торопясь выпил малинового сока, постоял в прохладном, облицованном кафелем зале и вышел на улицу.
Что говорить: Москва, она и есть Москва. Особенно видно это после маленького райцентра. Вон толпа нарядная просто плывет по улицам. Мужчины в красивых костюмах, женщины в ярких платьях. Никитин перешел на другую сторону, жалея, что не может зайти в кафе «Отдых», прошел мимо «Арагви», у входа в который, несмотря на дневное время, толпились веселые сограждане в ожидании шашлыков и цыплят табака.
И начал спускаться в Столешников. На углу Пушкинской встретил Витю Чернова, начальника розыска «полтинника», так в просторечии именовалось 50-е отделение. Он рассказал о бандочке, громившей московские магазины и сберкассы. Естественно, что Никитин читал сводки, но масса пикантных подробностей была весьма интересна.
Столешников, как всегда, клубился народом. Что и говорить, был это самый веселый московский переулок. И публика здесь была специфическая. Нарядная и праздная. Наверное, нигде в Москве не приходилось столько красивых женщин и элегантных мужчин на один квадратный метр площади.
Еще бы! Две роскошные комиссионки, два магазина «Меха», «Ювелирный», скупка драгоценностей, роскошное кафе «Красный мак».
А во дворах куча частных мастерских. Кепочники, ювелиры, часовщики, заправка авторучек. Чего здесь только не было.
Сюда слетались московские щипачи и мошенники. Здесь,
9
Лаци Олах (1911-1989) - венгерский и советский барабанщик-джазмен.
Да и Никитин любил зайти сюда: похлопать по шкуре чучело медведя при входе, поздороваться с боевым чекистом метрдотелем Сахаровым, послушать знаменитого Лацы.
До четырех утра гуляла здесь веселая Москва.
И сейчас, проходя по Столешникову, Никитин срисовал двух перекупщиков золота: Морду и Морденка. Двух братьев, держащих в руках подпольную скупку бриллиантов, золота и царских десяток.
Промелькнул у комиссионки вещевой барыга по кличке Челси, солидно поклонился сыщику известный домушник Лазарь.
Никитин бегом взбежал на свой второй этаж, открыл дверь и попал в знакомый и такой милый коридор своей коммуналки.
Дверь в его комнату была закрыта, значит, Оля ушла в институт.
Из кухни вышла соседка Анна Ильинична:
– Это ты, Коля?
– Я, тетя Аня. Оля в институте?
– Побежала. Она как знала, что ты приедешь, – свекольник холодный сделала да котлет нажарила. Будешь есть?
– Хорошо бы, я только позвоню.
Телефон висел в коридоре. Старый заслушанный аппарат. Никитин набрал номер.
– Свиридов, – ответила трубка.
– Товарищ полковник, майор милиции Никитин…
– Ты где? – оборвал его Свиридов.
– В Столешниковом.
– На квартире. Через десять минут спускайся. Машину высылаю.
Свиридов положил трубку.
«Ишь ты. Даже адрес знают», – неприязненно подумал Никитин.
Он не любил чекистов. От них постоянно исходило странное ощущение опасности. Когда милицию перевели из МВД в МГБ, Управление уголовного розыска стало Управлением уголовного сыска. Часть наиболее доверенных сотрудников были переаттестованы на МГБ и остались оперуполномоченными, а остальные превратились в сыщиков.
В его отделе трое ребят, ставшие офицерами МГБ, получали больше него, начальника, так и оставшегося майором милиции.
Эта порочная система немедленно изменила дружескую, сплоченную обстановку, которой всегда славился МУР, породила зависть и наушничество.
Никитин без сожаления ушел из МУРа, в котором проработал ровно десять лет и прошел путь от опера в ОББ до начальника отдела особо тяжких преступлений.
Все эти сажины, муравьевы и прочие коммивояжеры от уголовного розыска изо всех сил старались завести в московской милиции эмгэбэшные порядки.