Сто прикосновений (Дневник Мелиссы)
Шрифт:
Испугавшись, я резко повернулась и, кусая губы, подумала, что она, возможно, уловила запах спермы.
– Какой запах? – спросила я, делая вид, что спокойна и что смотрю на солнце из окна кухни.
– Вроде запах дыма… не знаю… марихуаны… – сказала она с гримасой отвращения.
Успокоившись, я повернулась к ней, чуть-чуть улыбнулась и воскликнула:
– Да… знаешь, вчера там, где я была, все курили. А мне было неловко просить их не курить.
Она свирепо посмотрела на меня и сказала:
– Приходишь
– Спасибо, – пошутила я, – ты мне дала идею прекрасного алиби, чтобы не ходить в эту долбаную школу.
…Если бы только гашиш причинял боль… Я бы выкурила этого гашиша много-много граммов, лишь бы не испытывать состояния пустоты: меня будто подвесили в воздухе, и я сверху наблюдаю за тем, что делала вчера. Нет, вчера это была не я. Я – это та, кто не любит, чтобы ее касались жадные незнакомые руки, я – это та, кто не любит получать сперму от пяти разных мужчин и не любит быть зараженной в душе, еще не пережившей боль.
Я та, кто любит себя: это я сегодня ночью сделала свои волосы снова блестящими, когда заботливо прочесала их щеткой сто раз, это я вновь приобрела детскую нежность губ. Это я целовалась сама с собой, разделяя сама с собой ту любовь, в которой вчера мне было отказано.
20 декабря 2001 г
Время подарков и фальшивых улыбок, а также монеток, бросаемых во время краткосрочных приступов совести цыганам, стоящим по краям дороги с детьми на руках.
Мне не нравится покупать подарки для других, я их всегда покупаю только для себя, и это, возможно, оттого, что у меня никого нет, кому хотелось бы что-нибудь подарить.
Сегодня после обеда я пошла погулять с Эрнесто, парнем, с которым я познакомилась в чате. Он мне сразу показался милым, мы обменялись номерами телефонов и стали видеться как хорошие друзья. Он слишком отдален от меня, весь в своем университете и в своих загадочных дружбах. Но мы часто видимся, чтобы сделать вместе какие-нибудь покупки, и мне не стыдно, если я вхожу с ним в магазин женского белья и он тоже там что-нибудь покупает.
– Это для моей новой девушки, – говорит он всегда. По пока ни одной из своих девушек он мне не показал.
С продавщицами, похоже, у него доверительные отношения, он с ними на «ты», и они с ним часто хихикают. А я в это время перебираю белье, висящее на плечиках, и ищу то, которое надену для того, кто сумеет меня полюбить. Все эти вещи я держу аккуратно сложенными в верхнем ящике моего комода.
В нижнем ящике я держу белье, которое надеваю для встреч с Роберто и его друзьями. Чулки на резинках, с зацепками от их ногтей, кружевные трусики, немного порванные, с болтающимися нитками, потому что жадные руки стягивали их с меня слишком резко. Роберто и остальные не обращают на это внимания, им хватает того,
Поначалу я всегда покупала белье из белых кружев, заботясь о сочетаемости предметов.
– Черное тебе подошло бы больше, – сказал мне однажды Эрнесто, – оно лучше подходит к цвету твоего лица и кожи.
Я прислушалась к его совету и теперь покупаю белье из черных кружев.
Иногда он интересуется разноцветными вещами, подходящими скорее для какой-нибудь бразильской танцовщицы: шокирующий розовый, зеленый, синий электрик… но когда хочет остановиться на серьезном цвете, то выбирает красный.
– Ясно, что все твои девушки – странные, – говорю я ему.
Он хихикает и говорит:
– Но уж не такие, как ты.
И мое эго снова наполняется силой.
Он всегда выбирает лифчики с чашечками, но никогда не сочетает их с трусиками и предпочитает соединять цвета самые невероятные.
И потом, чулки: мои чулки – почти всегда на резинках, украшенные рельефом из кружев, непременно черные, чтобы был резкий контраст с белизной кожи. Те же, что покупает он, – в сеточку, что слишком далеко от моего вкуса.
Когда одна девушка ему нравится больше других, Эрнесто окунается в толпу крупного магазина и покупает для нее что-нибудь сверкающее, украшенное многоцветными блестками, с головокружительными декольте и смелыми разрезами.
– Сколько берет в час твоя девушка? – шучу я.
Он становится серьезным и, не отвечая, идет платить. Тогда я чувствую себя виноватой и прекращаю над ним издеваться.
Сегодня, пока мы шатались по сияющим магазинам среди продавщиц, молодых и злобных, начался дождь, и все наши пакеты из плотной бумаги промокли.
– Пойдем спрячемся под навес галереи! – сказал он громко и схватил меня за руку.
– Эрнесто! – ответила я, полуразвлекаясь-полубезразлично. – По улице Этнёанет галерей!
Он на меня посмотрел в замешательстве, пожал плечами и воскликнул:
– Тогда пойдем ко мне домой!
Я не хотела идти к нему домой, так как знала, что друг Роберто, Маурицио, живет в том же доме. Мне совершенно было не нужно, чтобы он меня там увидел и, тем более, чтобы Эрнесто узнал о моей тайной деятельности.
Его дом стоял на расстоянии в несколько сотен метров, и мы их быстро пробежали, держась за руки. Это было прекрасно: бежать с кем-то, не думая о том, что после этого ты должен растянуться в кровати и отдаться чужой воле. Мне бы понравилось, хотя бы один раз, быть той, кто сама решает, когда и где этим заниматься, сколько времени и с каким настроением.
– У тебя дома кто-нибудь есть? – прошептала я, поднимаясь по лестнице, и эхо повторило мой шепот.
– Нет, – ответил он, тяжело дыша, – все уехали на рождественские праздники. Остался только Джанмария, но сейчас его тоже нет дома.