Сто шесть ступенек в никуда
Шрифт:
«Это пройдет, — подумала я, — это должно пройти, это всего лишь „заскок“, временное помешательство, которое вскоре пройдет, превратится в печальные воспоминания: „Помнишь того красивого мужчину, который однажды приходил сюда и был так мил? Я безумно в него влюбилась на целую неделю…“»
Но Козетта не оставила шанса такому развитию событий. Не собиралась отпускать Марка. Белл она справедливо считала несерьезной, ненадежной, склонной «пропадать», и не рассчитывала, что та снова приведет свой «экспонат». Кроме того, Козетта понимала несостоятельность туманного приглашения заглянуть «как-нибудь еще» или «когда будете в наших краях». Марка следовало позвать
«Будь мне снова тридцать, я бы стала распутницей и уводила чужих мужей».
Я вспомнила эти слова. Я вспомнила их, когда Козетта пригласила Марка на день рождения Белл — естественно, вместе с Фей и Пердитой. Ее лицо по-прежнему сияло. Как та девочка в Болонье, она не прятала свою радость, словно раньше никогда не видела мужчин, не была замужем, не имела двух или трех любовников, а всю молодость спала в дремучем лесу или прозябала в монастыре и потом, подобно Миранде, воскликнула: «И как хорош тот новый мир, где есть такие люди!» [54]
54
У. Шекспир. Буря. — Пер. М. Донского.
Той ночью, лежа в постели рядом с Белл, я сказала ей:
— Козетта влюбится в Марка.
— Уже влюбилась.
— Ты видела? — спросила я.
— А ты разве нет? Конечно, видела.
— Хорошо бы как-то ее остановить.
— Почему? Зачем? Из-за того, что ты за нее боишься? Марк другой, он не похож на того ублюдка Айвора. Марк не обманывает женщин.
— Я имею в виду, что он не сможет ответить ей, не будет испытывать к ней те же чувства, что она к нему.
— Марк будет к ней добр. Это совсем другое дело — ты увидишь. Он будет очень добр.
— Я бы предпочла не давать ему такого шанса.
— Правда? Козетта с тобой не согласится. — Белл отвернулась и отодвинулась от меня. — А теперь я буду спать. Спокойной ночи.
Этим утром мы с Белл вместе пошли в магазин, в супермаркет, где я покупаю корм для котов. Пока мы стояли в очереди в кассу, я показала ей картинки в блестящих позолоченных рамках, где предлагались товары со скидкой, по 9,95 фунта. На одной картинке был изображен любимый объект Сайласа Сэнджера, пересекающее лесную поляну животное, только здесь это был ретривер в залитой солнцем роще, а Сайлас предпочитал джунгли и хищника с окровавленными клыками.
Белл тоже о нем подумала.
— Сайлас обычно возбуждался, когда видел такие вещи, — сказала она. — Они непристойны, и меня от них тошнит.
— Эти взгляды тебе привили в Лестерском колледже искусств, да? — Я понимала, что не должна отпускать язвительные замечания каждый раз, когда мы приближались к тем эпизодам из прошлой жизни, где она мне лгала, но я ничего не могла с собой поделать. Как бы то ни было, мне следует сдерживаться. Но Белл, похоже, все равно — словно она считает, что я имею право немного поквитаться с ней, и, наверное, такое право у меня действительно есть.
— Ты же знаешь, я никогда там не училась. Просто удивительно, как ты поверила в такую чушь.
— Может, тебя это удивляет, но люди обычно верят тому, что им говорят.
Ее сухой смех был похож на потрескивание лучинок в пламени камина.
Мы заплатили
Честно говоря, теперь я этого совсем не хочу. Не хочу, чтобы Белл стала не временным, а постоянным гостем в моем доме. Я слишком устала от нее, от ее прошлого, от того, что она совершила. Я «зациклилась». Но разве могло быть иначе? Все это нервировало меня, вызывало стресс, который всегда выливается — вы уже догадались, правда? — в нервный тик, когда непроизвольно дергаются мышцы. И чем больше я беспокоюсь, тем сильнее тик. Это еще не начало болезни Хантингтона, но мне это не нравится, и я переживаю, потому что еще слишком молода.
Мне исполнилось сорок. Мы с Белл отметили мой день рождения торжественным ужином в ресторане. Мы постоянно, несколько раз в неделю, ходим куда-нибудь вдвоем, нередко в кино, поскольку в последнее время на экран вышло много хороших фильмов, таких как «Мона Лиза», «Комната с видом» и «Навострите ваши уши». Я уже много лет так часто не ходила в кино. На прошлой неделе мы посмотрели «Антония и Клеопатру» Оливье — кое-кто считает его лучшим спектаклем столетия — и поужинали в «Национальном доме кино» у реки. Две довольно симпатичные женщины, только вступившие в средний возраст — так мы выглядели со стороны, — но не сестры, слишком разные для этого, и не соседки из пригорода. Никто бы не принял Белл, плотно упакованную в многослойную черную одежду из разных тканей, за соседку из пригорода. Теперь она ходит только в черном. Словно чеховская Мария, оплакивающая свою жизнь.
— Чушь, — бросает она, когда я говорю ей об этом. — Половина твоих бед из-за того, что ты прочла слишком много книг.
— Ты хочешь сказать, половина твоих бед из-за того, что я прочла слишком много книг.
Понимаете, мне нужно, чтобы она заговорила о Козетте и Марке; рано или поздно, если она так и не отреагирует на все мои намеки, я назову эти имена, заговорю о них сама, но пока не хочу этого делать. Нет, неправда. Я просто боюсь упоминать о них. Когда мы вернулись домой, зазвонил телефон, и это оказался Тимоти. Помните Тимоти, мужчину, с которым я ужинала в «Лейтс» на следующий день после того, как увидела Белл? Он не играет большой в роли в моей жизни, я в него не влюблена, и он в меня тоже, мы просто дружим, но теперь я не могу с ним увидеться. Я не готова знакомить людей с Белл, представлять ее им. Возможно, они не знают, кто она такая и что совершила, им безразлично, но я-то знаю, и это меня останавливает.
Всю обратную дорогу в такси Белл курила, несмотря на предупреждение: «Спасибо, что не курите». Впервые увидев надпись, Белл не могла поверить, что это не шутка. Водитель демонстративно кашлял, а когда мы подъехали к дому, сказал:
— Мне следовало высадить вас из машины, но у меня старомодные взгляды на то, как следует обращаться с дамами. Жаль, что другие не столь деликатны.
Я подумала, что Белл огрызнется, однако она промолчала и, похоже, даже не слышала его. Не проронив ни слова, она подошла к парадной двери и ждала, пока я открою, а когда мы вошли в дом, спросила: