Сто тысяч франков в награду
Шрифт:
Многие подробности были пустым звуком для доктора, видевшего молодого человека всего один раз, и то под маской, но в целом это описание настолько совпадало с поведением и внешностью таинственного незнакомца, что доктор внимательно выслушал Вильбруа до конца. Нужно заметить, что у доктора была удивительная способность подмечать все, даже самые незначительные особенности других людей; например, он с потрясающей правдоподобностью умел подражать голосу любого человека.
— Посмотрите на меня, — попросил доктор Вильбруа и,
При виде этого необыкновенного сходства с оригиналом Вильбруа не смог скрыть изумления. Но, когда американец услышал, как доктор сказал: «Избавьте меня от объяснения причин, сблизивших эту даму и меня…» — он воскликнул:
— Губерт де Ружетер! Это он! Он!
— Заметьте, милостивый государь, — сказал доктор, вновь поворачиваясь лицом к Вильбруа, — я не спрашивал у вас его имя…
— Итак, это Ружетер! Этот негодяй! — закричал американец вне себя.
— Пожалуйста, успокойтесь, милостивый государь, прошу вас, иначе вы заставите меня пожалеть о том, что я продемонстрировал вам свое умение подражать…
— Ради бога! — прервал его Вильбруа, голос которого дрожал от волнения. — Ответьте только на один вопрос: видели вы ее?..
— Вот о чем я и хотел с вами поговорить… У вас, разумеется, есть ее портрет или простая фотография?
— Разумеется! Да! У меня целый альбом… вы увидите ее в профиль, в три четверти… это была ее мания — делать снимки…
С этими словами американец протянул руку к одному из ящиков письменного стола. Взяв альбом, он с трепещущим сердцем подал его доктору:
— Возьмите… откройте сами.
Бонантейль был слишком человеколюбив, чтобы не понять страданий этого господина. Взяв альбом, он отошел к окну и начал рассматривать карточки. Но, едва взглянув на первые две, он удивленно вскрикнул, после чего поспешно вынул из кармана номер иллюстрированной газеты, так поразившей его час тому назад. Тогда он вернулся к столу, вынул фотокарточки из альбома и аккуратно разложил на столе. Внимательно рассмотрев их и сличив с изображением в газете, Бонантейль воскликнул:
— Я был уверен… это не она!
— Не она? — растерянно повторил Вильбруа, следивший за доктором.
Не отвечая, доктор продолжал, как бы обращаясь к самому себе:
— Нет, это не она!.. Хотя как не ошибиться с первого взгляда?.. Почти никогда подобное сходство не встречается между людьми… но теперь я не сомневаюсь… Если этот снимок в газете еще мог ввести меня в заблуждение, то фотография не оставляет у меня сомнений: природа создала двух женщин по одному образцу, но их души наложили на лица различные отпечатки. Нет, это не то девственно ангельское личико, которое я видел там… — И, обращаясь к Вильбруа, доктор добавил: — Милостивый государь, клянусь вам честью, что женщина, которую я видел… да, я сознаюсь… которую я видел с господином Ружетером… не
— Но в таком случае для чего же вы приходили ко мне?
— Чтобы рассеять подозрение, появившееся у меня при виде этого снимка в газете… Теперь я убедился… никакого сомнения быть больше не может: та женщина не имеет ничего общего с этими фотографиями.
— Однако вы говорили о сходстве?..
— Да, и это сходство до того удивительно, что, рискуя своей репутацией и именем, я готов поклясться, что эти две женщины рождены одной матерью.
— Как! Вы полагаете?..
— Что господин Ружетер похитил одну женщину и что эта женщина, которую отравили неизвестным ядом, сестра Наны Солейль… Все это странно, невозможно, если хотите, но правду, однако, следует искать этим путем… и я ее найду.
И, оставив ошеломленного Вильбруа, доктор выбежал из комнаты.
XXV
Было восемь часов вечера. Вокзал железной дороги в Крейле тускло освещался несколькими газовыми рожками. Начальник станции медленно ходил по полотну дороги с сигарой в зубах, а его помощник сидел и просматривал иллюстрированную газету. Сторожа меланхолично возили тележки с багажом, каждый был занят своим делом. Газетчик длинным деревянным ножом торопливо складывал листы вечерней газеты, полученные им с поездом только что, в 7 часов 15 минут.
В буфете все было приготовлено, и блюда расставлены на столы. В залах путешественников не было. Изредка показывались желающие сесть в вагон на этой станции. Кассир спокойно сидел за решеткой оконца, покачиваясь из стороны в сторону. Но вдруг на дороге у вокзала послышался топот лошадей, скачущих галопом. Карета остановилась у подъезда. Дверца открылась. Из нее выскочила длинная фигура в желтоватом пальто, с крошечной шапкой на голове.
— Начальник станции? — спросил он у служащего.
— А что вам нужно?
— Мне нужно сейчас его увидеть… — произнес незнакомец на ломаном французском.
Так как все доказывало, что это был англичанин, начиная с ужасного выговора, заканчивая его туалетом, сторож, лениво встав, сказал:
— Пойдемте, милорд.
Милорд проследовал в одну дверь, в другую, в третью, вышел на платформу и, узнав начальника станции по его форменному платью, бросился к нему навстречу.
— Сэр! Сэр!
— Что вам угодно?
— У вас есть мужчина и женщина?..
Начальник станции посмотрел на него с удивлением:
— Мужчина и женщина? Это очень неопределенно.
— О… Я объясню сейчас… — проговорил незнакомец.
— Объясните, милорд, объясните.
— Я хотел сказать… путешественник и путешественница… мужчина высокий… молодой… женщина молодая… больная.
— Извините, милорд, я вас не понимаю… вы ждете кого-нибудь?
— Yes! Yes! Двоих…
— Вы посмотрели в зале?