Сто тысяч миль
Шрифт:
— Даже после всего, что я наговорила, ничего не изменилось. Нас не заперли. Я уверена, что если мы закончим с работой над всем, что обещали, прямо завтра — завтра же нас и отпустят. Просто потому что они знают, что если поступят иначе, прежней дружбы и доверия уже будет не вернуть. А они будут кстати, когда сюда спустится «Ковчег» и спросит, кто друг, а кто — враг. И вот. Они нас либо просят, либо спрашивают мнение. Мы — почётные гости, а не расходный материал. Разве на станции когда-то такое ощущалось? Нам только и указывали, что можно, что нельзя, что делать, что думать, что чувствовать,
— Никогда в жизни, — замотала головой Харпер. — Просто… Просто будь осторожна. Не знаю, откуда в тебе столько смелости так легко это признавать, но… Знай, что ты не одна такая неправильная. Я тоже. И это меня убивает.
— Монти? — уточнила я, и она, стыдливо закусив губу и отведя взгляд, кратко кивнула. — Не бойся. Я никому не скажу. Забудь про Протокол, Харпер. Плевать на него. Ты правильная. Это «Ковчег» неправильный. Если эти чувства помогут тебе не поехать крышей, держись за них изо всех сил.
Харпер в ответ неуверенно улыбнулась и даже как-то расслабилась. Говорить о пожаре не хотелось. Да и думать тоже. Ещё трясло, и не отпускал ужас. Завтра. Всё завтра. Мы немного поболтали о чём-то бесполезном, а затем она ушла вместе с Октавией и остальными девочками, оставив меня в одиночестве. Не то, чтобы оно меня тяготило. Даже помогало, пока я пыталась собрать мысли в кучу и придумать, что именно буду говорить в своё оправдание. Но я совсем устала. Обмякла, оперевшись спиной о каменную стену, и ждала.
Беллами вернулся довольно скоро, и до его дома мы шли в мрачном молчании. Строение в корне отличалось от большого особняка Авроры. Меньше. Менее капитально. Но со вкусом. Рядом со входом расположился приятный палисадник, крыльцо украшали кадки с цветущими хризантемами. Тёплый свет ламп накаливания осветил небольшую кухню, совмещённую с гостиной. Книги, папки, записи, бумаги — они были везде: на диване, полу, обеденном столе, заполняли шкафы и полки. Стену украшала наскоро приколотая карта земель Кланов. У лестницы тоскливо опустил листья давно не политый фикус. Я даже не успела ничего сказать — командир уже поднимался на второй этаж, не удосужившись ничего мне объяснить. Начиная злиться на подобную грубость, я зашагала следом и оказалась в просторной спальне. Кровать в этой комнате, разумеется, была одна. И почему-то я смутилась, хотя не собиралась творить ничего неприличного.
— Ты спишь тут, — Беллами указал мне на неё. — Утром решим, куда тебя переселить. Доброй ночи.
Что? И это всё? Он развернулся, шагнул обратно к лестнице, всем своим видом демонстрируя усталую раздражённость, и я встрепенулась.
— Стой. Ты куда?
— Ты уверена, что это хоть как-то тебя касается?
— Давай просто поговорим. Пожалуйста.
— Я не обязан с тобой говорить. Только предоставить ночлег. Вот он, — обернувшись, Беллами махнул рукой, жестом очертил комнату. — Наслаждайся.
— Я хочу извиниться перед тобой. Я была неправа. И до сих пор сожалею о своих словах. Прости.
—
Я отшатнулась от подобного выпада, а Беллами зло усмехнулся:
— Что, неприятно получать в ответ недоверие? Мне тоже.
— Я просто… Боги… я просто запуталась! Прямо перед выбрами Анья сказала мне, что в голосовании не победит ни один из официальных кандидатов. А потом случилось то, что случилось. То представление, твоя речь, твоя победа… Что мне было думать?
— Не знаю даже! — ответил он саркастично. — Например, не осуждать меня сразу без суда и следствия, поверив на слово матёрой интриганке? Например, спросить?
— Но разве она не сказала правду?
— Правду?! Случайное предположение, в котором ты увидела то, что хотела видеть — это теперь называется правдой? Спасибо! Не знал! Правда — это то, что я лишь притворяющийся хорошим расчётливый мудак, который вечно строит планы, как бы кого удачно поэксплуатировать? Особенно — вас? Так? Так тебе нравится думать?
— Ничерта мне не нравится, — воскликнула я, — с чего ты вообще это взял?!
— Тогда почему? — в его взгляде снова тлели искорки прежнего гнева, которые я помнила слишком хорошо. Они пугали. Они значили, что всё снова катилось к чёрту. — Почему первая же твоя мысль именно такова, а? Почему ты так уверена, что за всем, что я делаю, кроется какое-то зло?
— Я не уверена! Я… Проклятье, я больше всего на свете не хотела в это верить! И ещё больше боялась только того, что это может оказаться правдой!
— Невероятно! Просто потрясающе, — бросил он в ответ ни то раздражённо, ни то горько. — Тогда почему ты вообще здесь? А? Я дал тебе слово, и я его сдержу. К чему тогда эти извинения, если для тебя так ничего и не изменилось? Не подходила бы больше вообще! Не говорила бы!
— В том-то и проблема! Для меня изменилось абсолютно всё! — выпалила я. — Я пыталась не думать, не вспоминать, не говорить! И знаешь что? Не получается!
Моя последняя фраза повисла в воздухе, наэлектризовав его до предела.
Я сказала это. Проклятье, я правда сказала это. Пути назад больше не было.
Не позволив ему опомниться, а себе — передумать, я в два шага оказалась рядом, поднялась на носочки, обвила его руками за шею. Прижалась губами к его губам. Кратко коснулась невесомой лаской, будто первый раз пробуя на вкус. Все чувства ярко заискрили, отзываясь на его близость. От моей собственной смелости вытворить что-то подобное закипела кровь.
Беллами отчего-то не пошевелился — только напрягся, замер. Не обхватил меня, не прижал, как я представляла, не ответил на поцелуй. Что-то внутри меня сломалось, ухнуло вниз. Наверное, это были все иллюзии, пустые надежды, что вот это вот могло хоть что-то исправить. На что я только рассчитывала? С чего вообще решила, что ему есть до меня какое-то дело спустя все эти недели? Может, он и вовсе спешил к другой? Боги! Какая же глупая. Идиотка! Сама всё испортила. Сама упустила все возможные шансы!