Стоим на страже
Шрифт:
— Лягай! — завопил неудачливый кавалерист и сиганул в траву.
Но верблюд, возмущенный выше горба, и не думал оставлять в покое обидчика. Он погнался за ним, высоко поднимая гуттаперчевые ноги, мягко шлепая широкими подошвами. Дружный хохот огласил темноту.
— Это еще что за ярмарка? Гурьев, почему до сих пор не готовы ходы сообщения? Почему бруствер не замаскирован?
— Перекур, товарищ лейтенант. Грунт очень твердый.
— Вам ли говорить о твердом грунте, вы уже службу кончаете. Рядовой Паршин, почему окоп до сих пор не окончен?
Глаза Бруева видели в темноте, как днем, голос звучал
— Гурьев, выделите солдата для получения сигнальных ракет.
— Кутузов, ко мне.
— Есть!
Бруев с Кутузовым, уже закончившим работу, направились к старшине роты. И тут из темноты вынырнул Сухенко.
— Ушел? — громким шепотом спросил он.
— Ты о верблюде или о взводном? — ответил Туз вопросом на вопрос, затаптывая сигарету.
— Кончай балагурить, Туз. Паршин, почему возитесь с окопом?
— Да у меня тут настоящий гранит, товарищ сержант. Уже черенок лопнул и штык погнулся, а ему хоть бы что.
— Попробуйте копать в стороне.
— Пробовал, товарищ сержант.
Гурьев спрыгнул в окоп Паршина.
— М-да-а… Ну что ж, давайте вместе копать.
Твердая каменистая почва поддавалась с большим трудом, жила кремния, выползавшая из-под земли в паршинский окоп, сопротивлялась с яростью побежденного. Из-под саперных лопат то и дело вылетали фонтаны искр. Потом Гурьева с Паршиным сменили Туз и Саидов, их — Березовский с Марюгиным. Потом перемешанный с глиной кремний стал гуще и крупнее и, наконец, превратился в мощный монолит.
— Тут бы отбойный молоток, — уныло пошутил Паршин.
— Может, тебе еще и динамиту? — съязвил Туз.
— Утром комбат задаст нам перцу.
Гурьев открыл планшет и стал рисовать схему позиции отделения, отмечая на местности сектора ведения огня пулеметчика, гранатометчика и стрелков. Тем временем ребята замаскировали бруствер окопов.
«Эх, авось пронесет и Красин не заметит, что окоп пулеметчика вырыт не в полный профиль, — вздохнул Гурьев. — Конечно, можно было бы еще поковыряться и выдолбить нехватающие сантиметры, но чего это будет стоить измученным ребятам. Им бы хотя бы парочку часов поспать, хотя бы пару часов…»
— Всем отбой! Кошкин и Березовский — часовые, через полчаса разбудите Сербина и Саидова… — Гурьев вытащил из рюкзака плащ-палатку и, завернувшись в нее, сел на дно окопа, прислонясь к шершавой глинистой стене. Глаза слипались, голова была тяжелой, но мысли отгоняли сон. Сутки, прошедшие с момента выброски до этой минуты, пронеслись как мгновение. Он устал за эти сутки… Но что-то было еще, о чем забыл и мучительно старался вспомнить. Ах да, письмо, Томкино письмо.
Гурьев достал его из нагрудного кармана, разорвал конверт. Но без фонарика было не обойтись. Он включил фонарик и чуть не вскрикнул от отчаяния: бумага насквозь пропиталась потом, строчки расплылись и разобрать можно было лишь последние, слова: «…Из Бреста… Мне… грущу…» Еще в письме была маленькая фотография, на ней стояло много веселых людей на фоне памятника Богдану Хмельницкому в Киеве. А впереди всех, с сумкой под мышкой, улыбающаяся Томка. «Значит, все-таки «Интурист», — думал Гурьев, ревниво вглядываясь в лица парней на фотографии. — Ну-ну. — Он еще раз взглянул на письмо, сунул в тот
Борис Рощин
ЭКЗАМЕН
Рассказ
В десяти километрах от городка — скромная речка, что протекает возле танкового парка, приняв в себя несколько бурных подружек, раздается в берегах, становится вполне солидной рекой. Сюда с низовья уже заходят небольшие пассажирские пароходики и закоптелые деловитые буксиры. В этом месте голый песчаный остров делит реку на два равных рукава.
Оттуда, где я стою, до острова метров двести. Сегодня всякое движение по этому рукаву реки закрыто. На входе и выходе из него дежурят спасательные катера, на мачтах полощутся по два зеленых флага. Такие же флаги над автомобилями «амфибиями», урчащими в прибрежном песке, на высоких береговых флагштоках.
Идущие по второму рукаву пароходики, заметив необычные флаги, сбавляют ход и опасливо жмутся в сторону. Любопытные пассажиры засыпают капитана вопросами: «Что там происходит?», «Кто это?»
«Водолазные работы», — коротко отвечает капитан, зорко посматривая по сторонам.
— Начинайте экзамен! — приказывает председатель экзаменационной водолазной комиссии подполковник Реутов, заместитель командира полка.
— Подготовить водолазов к спуску! — тотчас отдает команду капитан Селиванов.
— Надеть гидрокостюм! — мой обеспечивающий сегодня командир взвода старший лейтенант Сасин.
В гидрокостюме жарко. Солнце, минуту назад такое ласковое на утреннем ветерке, быстро нагревает резиновый наряд.
— Промывки не забывай делать, — в который раз напоминает Сасин, закручивая «аппендикс» моего гидрокостюма резиновым жгутом.
Незаметно подкрадывается волнение. И тревога. А ведь кажется, что проще: пробежать под водой полторы сотни метров, держась руками за трос, натянутый по дну реки. Это последний элемент экзамена на звание «легководолаз».
— Включиться в аппарат! — приказывает обеспечивающий.
На секунду оглядываюсь. Рядом, одетые в гидрокостюмы, стоят солдаты. Сейчас их уже нельзя узнать, по я знаю: первым за мной идет Тропников, за ним Константин Салынский, Александр Истомин, братья Ивановы… Замыкает взвод сержант Белов. Он самый опытный в полку водолаз.
Включаюсь в аппарат.
— Трехкратную промывку, — теперь уже шепотом подсказывает Валентин Сасин.
Киваю головой. На суше промывку дыхательного мешка кислородом делать не забываю, а вот под водой… Под водой из-за этой забывчивости потерял однажды сознание. Вытащили тогда из воды на сигнальном конце. Но сегодня нельзя надеяться даже на сигнальный конец, его не будет. Сегодня автономное хождение под водой.
Ртом глубоко втягиваю в себя воздух из дыхательного мешка и, задержав дыхание, подаю в мешок чистый кислород, носом делаю выдох в шлем-маску. И так трижды. Это — трехкратная промывка, без которой не уходит под воду ни один водолаз в легком кислородном снаряжении.
Заканчиваю промывку, поднимаю согнутую в локте руку.
— Водолаз номер один к спуску готов! — громко докладывает мой обеспечивающий руководителю спусками капитану Селиванову.
Глухо доносятся доклады остальных обеспечивающих.