Столь долгое возвращение… (Воспоминания)
Шрифт:
Их принял один из заместителей председателя.
— Мы все сожалеем о случившемся и разделяем вашу печаль, — сказал заместитель. — Но по поводу такой демонстрации вы должны связаться с Комитетом по спорту. И почему именно — перед посольством Ливана?
— Потому что именно на территории Ливана базируются штабы диверсантов, — ответили ему наши.
Стало ясно, что власти не хотят запретить демонстрацию — это было бы открытым вызовом — но сделают все, чтобы не допустить ее.
Из Моссовета Лернер, Маш и Давид отправились в Комитет по спорту. Там, естественно, развели руками, а
— Мы не пришли просить у вас разрешение, — сказали наши. — Если вы хотите, вы можете принять участие в нашей демонстрации.
— Дайте нам посоветоваться, — сказало спортивное начальство, — дайте нам созвониться… Давайте встретимся завтра.
Было ясно, с кем собирается созваниваться спортивное начальство.
— Мы проведем демонстрацию сегодня, — сказали наши. — Можно отложить праздник. Траур не откладывают.
Договорились на том, что наши позвонят в Комитет по спорту в конце рабочего дня.
Звонок этот, конечно, ничего не дал.
— Мы не примем участие в демонстрации, — сказало спортивное начальство. — И вам не советуем.
Около шести часов вечера более ста евреев — в одиночку и малыми группами — стали подходить к ливанскому посольству. Посольство уже было оцеплено нарядами милиции и армейским подразделением.
Невдалеке от посольства мы обменялись неприметными кивками с корреспондентом одной из французских газет, оповещенным нами о демонстрации. Потом мы вместе с уличной толпой прошли сквозь первую — редкую — милицейскую цепь. Возле самых стен посольства была расставлена вторая милицейская цепь, и солдаты выстроились у своих воинских грузовиков.
— Расходитесь! — закричал, подбегая, милицейский полковник.
Мы не двигались с места. К нам присоединялись все новые люди.
На лестнице, ведущей к подъезду посольства, метался агент КГБ в штатском, кричал что-то полицейскому полковнику. Полковник махнул рукой, и к тротуару подъехали автобусы. Милицейское оцепление стало теснить нас к автобусам. Началось стихийное сопротивление. Большая толпа прохожих молча наблюдала с противоположной стороны улицы за происходящим. Советские граждане — к какой бы национальной категории они ни относились — очень любят смотреть на сопротивление милицейским силам.
В воздухе замелькали поднятые руки, кулаки. Некоторые уже были брошены в автобусы, остальных тащили. Проволокли доктора физико-математических наук Бориса Мойшензона. Мойшензон оглядывался по сторонам — у него выбили из рук какую-тo математическую книгу.
В автобусе, куда втолкнули меня и Давида, случилось комичное происшествие. В автобусе этом оказался отчаянно сопротивляющийся и кричащий молодой человек с незнакомым нам лицом. Он так бушевал, что озлобленный милиционер впрыгнул в автобус вслед за ним, продолжая наносить ему удары. Наконец, избиваемый ухитрился выхватить из кармана красную книжечку — удостоверение МГБ — и замахал ею перед носом опешившего милиционера. Оказывается, милиционер в толчее принял кагебешника за еврея и потащил его в автобус.
Как только автобусы были набиты до отказа, милицейский полковник дал сигнал — трогать. Мы проехали через центр города, направляясь к Ленинградскому шоссе. Те из нас, кто уже бывали задержаны
Пьяниц в этот вечер вытрезвитель не принимал — не то не хватило бы места для евреев. Не успели нас рассортировать и рассовать по комнатам, как привезли запоздавшего демонстранта, схваченного у ливанского посольства последним. Этим демонстрантом оказался академик Андрей Сахаров, пришедший вместе с евреями выразить свой гнев по поводу мюнхенского убийства.
Столь долгое, столь мучительное наше ожидание свободы закончилось утром 3 ноября 1972 года. Мы с Давидом были вызваны в ОВИР — конечно, накануне вечером. Еще одна бессонная ночь — разве мало было их за этот год и девять месяцев?
В ОВИРе нам было объявлено, что просьба наша удовлетворена, что в течение трех суток мы должны покинуть пределы СССР. Я хотела было возражать — как можно уложиться в такой короткий срок? — но Давид надавали мне на ногу.
— Мы выиграли войну за шесть дней, — сказал он мне, когда мы вышли из кабинета. — Так неужели мы не управимся за три дня с нашими делами?
Три дня промчались как один — я даже не могу сейчас вспомнить, кто пришел проститься с нами. Нужно было получить и оформить визы, сдать государству квартиру (одно это занимает иногда до недели), купить билеты, упаковать и отправить багаж.
Я помню только, как мы поехали на кладбище и постояли у могилы моих родителей.
6 ноября на рассвете мы отправились в Шереметьево в последний раз — в один конец. В Шереметьево собралось свыше ста человек наших родных и друзей, но нам не дали с ними проститься. Многие из них сейчас с нами, здесь, в Израиле. Многие — но не все.
Два с половиной часа спустя наш самолет приземлился на бетонной полосе Венского аэродрома, и мы очутились в объятиях наших новых друзей, приехавших встретить нас.
Перелет из Вены в Израиль на нашем самолете компании «Эль-Аль», встреча в аэропорту имени Бен-Гуриона, первые метры по нашей земле… Но вот уже прошли два года в Израиле, и можно написать об этом новую книгу: материала хватит. И все же здесь, заканчивая эту книгу, мне хочется сказать несколько слов о моей новой жизни на старой Родине.
Я вернулась сюда, в Израиль, зная об этой стране чуть более, чем о чужой планете: информация, которой располагала я о Стране евреев в СССР была либо ошибочна, либо преднамеренно лжива. Эти мои «знания» подверглись за два года трансформации — это естественно. Одно чувство, привезенное мной из России, не подверглось изменению — любовь к моему народу, к моей земле. Нынче много говорят и пишут в мире о «трудностях абсорбции» евреев из Советского Союза в Израиле, о «несовместимости психологии» бывших советских граждан — и израильтян. Есть сложности с внедрением, вживанием взрослых и старых людей в новую почву жизни — в первую очередь для тех, кто не привез вовсе или растерял по дороге любовь к этой земле, к своим братьям и сестрам, построившим здесь Еврейское государство. «Без любви и дерево не растет» — говорит русская поговорка. Поговорки верны не только в среде тех народов, где они возникли.